которого являются реальные исторические лица (Кастильоне перечисляет их в самом начале первой книги, таким образом обращающейся в мемуар о марте 1507 года), начинается в день, когда римский папа Юлий II проезжал

…через Урбино, где и был принят со всеми возможными почестями, с тем грандиозным великолепием и с той изумляющей пышностью, на какие, кажется, только мог быть способен какой-либо славный город Италии, так что папа, все синьоры кардиналы и иные придворные остались очень довольны; нашлись и такие, которые, поддавшись очарованию приятного общества, не последовали за папой и его двором и на несколько дней задержались в Урбино. В это время продолжались по уже сложившемуся распорядку обычные празднества и развлечения, но каждый старался привнести что-то новое, и прежде всего игры, которым посвящали почти каждый вечер… (192)

Сойдясь в дружеский круг, аристократы рассуждают об идеальном человеке, которому, по обычаям того времени, приданы черты и свойства преданного и умного (развитого и продвинутого) слуги. Вернувшись с проводов понтифика, мессир Федерико застает блестящее общество (в «Придворном» нет избытка риторических фигур, читается он, особенно когда втянешься, легко – постоянно хочется делать выписки из развернутых обаятельных выступлений приближенных) в самый разгар разговоров. «В этот момент послышался топот ног и громкий говор. Обернувшись, все увидели, как двери озарились светом факелов, и тотчас в зал вошел синьор Префект с многочисленной и блестящей свитой».

– Сеньоры, – сказал тогда Кальмета, – поскольку час поздний, то дабы у мессира Федерико не было никакого предлога говорить о предмете, ему знакомом, я полагаю, было бы хорошо перенести на завтра продолжение наших бесед. А то немногое время, которое у нас еще останется, посвятить какому-нибудь иному незатейливому развлечению.

Все согласились с этим, и Герцогиня повелела мадонне Маргарите и мадонне Констанце Фрегозо приступить к танцам. Тотчас Барлетта, славный музыкант и превосходный танцор, всегда умевший создать праздничную атмосферу при дворе, начал играть на своих инструментах; дамы же, взявшись за руки, исполнили вначале тихий танец, затем роэгарц с необыкновенной грацией и к великому удовольствию всех, кто их наблюдал. Наконец, поскольку минула уже добрая часть ночи, синьора Герцогиня поднялась, и все, почтительно попрощавшись с нею, отправились почивать… (245)

Цитата для послевкусия

Становится страшно, если представить, что главные картины коллекции так и не нашли, как это уже в Урбино неоднократно бывало. Герцогской резиденции не привыкать к утратам и случайным возвращениям – его бытие растянуто на века, не то что наше, справляться с изменами вряд ли способное.

Замок, преображенный в лабиринт дворца, мыслится мне предельно физиологичным, поскольку геометрия его пространств принципиально неповторима.

Подобно тюрьме, дворец складывается из высококачественного строительного камня, мраморных лестниц, настоящего золота, самых редких скульптур королевства и безраздельной власти его хозяев; однако их сходство даже в том, что обе эти постройки стали соответственно фундаментом и вершиной живой системы, движущейся между этими полюсами, которые удерживают и подавляют ее, будучи первозданной силой. Какое спокойствие заключено в этих коврах, зеркалах, в самой задушевности отхожего места дворца! Здесь, как нигде, вы не просто справляете нужду на заре, а совершаете торжественный ритуал в туалете, сквозь матовые стекла которого виднеются резной фасад, статуи, часовые, парадный двор; в сортирчике, где шелковая бумага та же, что и везде, но куда того и гляди заглянет, чтобы не без труда очистить желудок, какая-нибудь растрепанная, ненарумяненная пыльная фрейлина; в сортирчике, откуда меня не извлекут насильно надзиратели, ибо хождение по нужде – немаловажный факт, которому отводится место в жизни, куда меня пригласил король…

Жан Жене. «Дневник вора». Пер. Н. Паниной Типология центра

Если все не охватишь, логично начинаешь с центра. Чаще всего этим города и заканчиваются (особенно небольшие, на которые судьба и планирование отвели пару часов или день в лучшем случае), так как все важные здания сосредоточены на одной площади.

Самые эффектные и затейливые (и потому интересные туристу) знаки религиозной власти грибницей кучкуются вместе – Дуомо, кафедральный собор (иногда тут же, по соседству – церковь-дублер), колокольня, дворец архиепископа и баптистерий.

Иногда к ним примыкают дворцы правящей семьи, как в Урбино и в Мантуе, иногда фамильные резиденции образуют альтернативный городской центр.

В некоторых случаях, когда города проходили через эпохи народовластия, возникают еще и отдельные площади республиканского правления, как в Сиене – с ратушей Палаццо Публико и рыночной площадью.

Вот Муратов, не стесняясь, пишет, что его интересовали в основном Дуомо и их окрестности, а на все прочее он почти не обращал внимания. Некогда было. Город не понимается как лес, но выбирается наиболее светлая и большая опушка, ради которой и затевался пикник.

Такой подход я называю для себя «искусство для искусства», он вполне понятен для человека, определившегося с приоритетами: такому путешественнику (не в осуждение говорю, но ради констатации) интереснее всего главные достопримечательности из путеводителя, так как именно бедекер фиксируется на самых важных и знаменитых культурных объектах.

Вполне понятная логика схематизации и упрощения, делающих цель в городе зримой. За нее цепляешься, как за «спасительную землю». Впрочем, в Урбино я был еще слишком новичком и растерял набор «обязательной программы», покоренный (или подавленный) «городом дворца» (городком в табакерке) – первым таким архитектурным муравейником, выпавшим на пути.

Далее будут замки в Ферраре, в Мантуе и в Павии, где на него, правда, уже не хватит времени и сил. Но первый-то (читай: самый настоящий) навсегда останется для меня в Урбино. Желание быть городом

Однако подлинное желание всегда шире и рассеяннее, с кондачка его не схватишь: искусство не цель, но средство, удобный пользовательский интерфейс, помогающий войти внутрь для каких-то дополнительных и специфичных переживаний города.

Более другого хочется проникнуться им, впустить в организм, чтобы по принципу взаимообмена и самому немного стать этим городом.

Нынешняя поездка предполагает 35 вариантов видов на чужое счастье. Ведь если у туриста нет никакой (даже гипотетической) возможности стать жителем Урбино или Перуджи, которая теперь на очереди, то, пока ты рядом, можно попытаться укрыться Урбино или Перуджей, точно шкурой неубитого медведя. Впитывая и неосознанно воспринимая его излучения, звуки, структуру улиц и площадей, будто бы вписывающихся на время визита в химсостав обмена веществ.

Границы тела и его окружения из-за этого начинают рассеиваться, становиться подвижными, плыть вместе с телом. Кажется, это высшая форма «признания» места – сгорбиться городскими воротами, отделяющими центр от борги, подобрать походку в такт брусчатке или логике бесконечного спуска с холмов. Разобрать во вкусе местной воды специфику места. Услышать, что сердце совпало с имманентными токами городского кровоснабжения, несущего кислород