– А я бы с тобой не поменялся, Миша, – передразнил его интонации Роман Иванович. – Потому что при мне мои пидоры пискнуть боятся, а при тебе, с твоими анархическими взглядами за неделю так разболтаются, что на улицах шествия будут устраивать.

– За что же ты так меньшинства не любишь? Как-то это все не демократично, Роман Иванович, не по-европейски…

– Ехидничаешь? – осведомился Шалай недоброжелательным тоном. – Нехорошо.

Сергеев знал, что Роман Иванович не любит не только сексуальные меньшинства, но и критику (особенно не нравились ему упреки авторитарности установленного им режима) и может реагировать на нее неадекватно. Случаи такие бывали, и о них становилось широко известно – не по недосмотру бывшего соученика, а с его полного одобрения. Ничто так не способствует укреплению авторитета, как страшный слух, передаваемый шёпотом. Романа Ивановича даже в кулуарах, за глаза, бранить побаивались и при этом называли либералом и демократом, что еще раз доказывало тезис Мангуста о том, что репутацию формируют не обласканные друзья, а перепуганные насмерть враги.

– Все, Роман Иванович! – Сергеев шутливо поднял руки вверх. – Все! Закрыли тему!

– Закрыли, – согласился Шалай. – Я думаю, что пусть эта дрянь открыто по Варшаве ходит, а наш город позорить нечего.

Ага, подумал Михаил, а в Тернополе пусть в генерал-губернаторских креслах сидят! И должность подходящая и, вообще, самое место!

Шалай молча доел тост с мармеладом, поставил на блюдце пустую чашечку из-под кофе и, пожевав губами, спросил:

– Как я понял, ты ненадолго?

Сергеев кивнул.

– От силы на недельку. Тут даже больше от тебя зависит.

– Я не задержу, – пообещал Роман. – Буду рад с тобой еще поболтать, если выдастся минута. Выпить по рюмочке, старое вспомнить…

Оценив сказанное, как намек, Сергеев принялся подниматься, но Шалай предупреждающе поднял руку, предлагая собеседнику остаться.

– Погоди, Миша, есть еще разговор… Ты ведь не спешишь?

Можно подумать, что это что-нибудь меняет, подумал Умка и покачал головой. Спешить было действительно некуда. Четвертьчасовой разговор с шефом гетманской СБ практически решил все вопросы. Было уже понятно, что сделка состоится и даже «окно» на обратный путь Шалай ему обеспечит. Негласно обеспечит, без лишних телодвижений – просто в нужный момент пограничники или ПВОшники будут смотреть в другую сторону. А если что-то в отношениях с Шалаем у Сергеева пойдет не так, то… Об этом было лучше не думать. Однокашник мог в любой момент стереть Умку из реальности с той же легкостью, что ребенок смахивает ластиком ошибочно проведенную карандашом линию.

– Для тебя не секрет, что я поддерживаю с некоторыми спецслужбами Империи и Восточной республики неформальные отношения? – начал Шалай и Сергееву показалось, что он делает над собой некоторое усилие. Разговор явно не доставлял шефу контрразведки Конфедерации никакого удовольствия.

– Не секрет, – сказал Умка, не кривя душой.

Отсутствие дипломатических отношений между конфедератами и «восточниками» вовсе не мешало общению профессионалов. Конфедерация не признавала самого факта существования Восточной республики, Восточная республика отрицала существование Конфедерации. Европа, признавшая Конфедерацию в течение суток после ее торопливого провозглашения, до сих пор не могла решить, признавать или нет Восточную республику, признанную Российской (тогда еще) Федерацией в ночь ее образования.

Все было сложно, но для бывших коллег, прочно оккупировавших коридоры власти в силовых структурах, сложностей не существовало. Границы, названия, конституции и хартии были для профессионалов пустым звуком. Никакие выпускники Лиги Плюща не могли сравниться по согласованности действий с воспитанниками школ КГБ СССР – личные взаимоотношения тут играли минимальную роль. Основной упор делался на ПРИНАДЛЕЖНОСТЬ к клану, и те, кто об этой принадлежности забывал, обычно плохо заканчивали. Сергеев, который когда-то начал играть по собственным правилам, отдавал себе отчет, что не случись Потопа и всего того, что пришло вслед за ним, не измени он в свое время линию поведения, не наладь разорванных некогда отношений с бывшими коллегами и шефами – быть ему изгоем, которому никто не протянет руку помощи. А, скорее всего – быть просто мертвым: возможностей отправить его «под лед» у коллег было навалом. Шалай жил по тем же правилам. Не потому, что хотел, а потому, что иначе жить было нельзя. Во всяком случае, если хочешь выжить.

– Мы провели несколько интернет-конференций в режиме закрытого канала, – продолжил Роман неторопливо. Он достал из настольного хьюмидора[18]сигару и жестом предложил Сергееву угощаться. – Потом мне пришлось слетать в Москву. Невелико удовольствие, особенно когда нужно лететь инкогнито, через Вену. Да и не люблю я бывшую столицу нашей родины. Шумно там. Людей слишком много. Но пришлось. Как сам понимаешь, от таких предложений не отказываются.

– Понимаю, – подтвердил Умка, срезая у сигары кончик. Сигара была настоящая, кубинская. С тех пор, как на Кубу вернулись американцы, кубинские сигары дорогих сортов можно было купить сравнительно свободно. Были бы деньги.

– Скажи мне, Михаил Александрович, – спросил Шалай, окутываясь облаком сиреневатого дыма. – А тебе в последнее время ничего не показалось странным?

Он хитровато прищурился и в тусклом свете дождливого утра, пробивавшегося сквозь высокие окна в полумрак вельможного кабинета, стал чем-то похож на Мангуста. Сходство было практически неуловимым – некие ускользающие детали: поворот головы, зависшая над подлокотником кресла рука, сжимающая истекающий дымком цилиндр сигары… Потом освещение изменилось, сходство исчезло…

А непонятный вопрос остался.

– Прости, Рома, – спросил Сергеев осторожно. – А что именно должно было привлечь мое внимание? Понимаешь ли, – предварил он вопрос собеседника, – в месте, которое я имею счастье называть своим домом, происходит очень много странных вещей. Например, в прошлом году я видел две вспышки странных, необъяснимых болезней. Тебе докладывали о «мяснике»?

Шалай кивнул.

– Я перепугался по-настоящему, – продолжил Сергеев. – Особенно, когда увидел медведя без шкуры. Он, знаешь ли, очень на человека похож… Я уж подумал, что эта зараза и на людей действует…

– Так она и действует, – спокойно сказал Роман Иванович, внимательно глядя в глаза Умке. – Приблизительно в 20 % случаях заражения.

Сергеев похолодел.

«Мясник» в Зоне совместного влияния поработал один раз, но результаты впечатляли. Михаил до сих пор не мог без ужаса вспоминать освежеванные неизвестно кем туши и тушки лесного зверья, трупы коров и лошадей, лишенных шкуры, напоминавших глянцевые муляжи в анатомическом театре. После сергеевского рассказа Красавицкий долго осматривал его, брал всевозможные анализы и конце концов заявил, что если это вирус или какая другая биологическая гадость, то для человека она, скорее всего, неопасна.