— Ничего особенного, — легко отмахнулась от вопроса Роуз, словно лежать под нагромождением блоков и рычагов было даже приятно. — Неудачно упала в галерее искусств.

— Не повезло с приземлением?

— Мраморный пол не особенно мягок.

— Похоже, не самая нищая галерея, — заметила я. — Может, стоит подать на них иск? Получить компенсацию?

Роуз заулыбалась собственным мыслям.

— Это будет не просто сделать.

— Почему?

— Я упала, пытаясь их обворовать, — объяснила она. — Но тебе говорю об этом только потому, что знаю: друг Вилли не станет болтать.

Я открыла было рот, но тут же захлопнула его, оглушенная новостью. Роуз что-то объясняла мне о просевшей под ней стеклянной крыше, но я почти ничего не слышала. Вместо этого я лелеяла мысль, что признание Роуз сделало меня сообщницей преступления. В моем мире «соучастие» было словечком из телевизионных шоу, а не обвинением, способным отправить человека прямехонько за решетку. Сообразив, что теперь Роуз глядит на меня особенно пристально, следя за реакцией, я постаралась овладеть собой и спросила:

— Тебя не поймали?

Кровавая Роуз указала пострадавшей рукой на дверь:

— Если б не Вилли, там стояла бы сейчас полицейская охрана.

— Он тоже был там?

— Добряк не одобряет мой выбор профессии, — рассмеялась Роуз, — но он всегда готов прийти мне на помощь, когда ситуация выходит из-под контроля.

— Ты говоришь так, словно подобные истории происходят с тобой сплошь и рядом, — заметила я. — Признаться, Вилли упомянул, что ты постоянно калечишь себя на работе.

— Он так сказал? — Я увидела, как под маской спокойствия Роуз разлился румянец, и потупилась, чтобы не смущать собеседницу. Когда же я подняла глаза, она заговорила опять: — Да, и поэтому меня преследует моя собственная ДНК.

— Как это?

— Я вечно оставляю кровь на месте преступления. — Она показала запястье и дала мне немного времени, чтобы сделать самостоятельные выводы. — На этот раз чуть не перерезала себе артерию. Осколки стекла упали на мраморные плиты вместе со мной.

— Ужас!

— Не то слово, но Вилли обо всем позаботился. Стоит только звякнуть ему на мобильник, и он сразу примчится спасать меня, хотя обычно я попадаю впросак посреди ночи.

— Да ну! — недоверчиво фыркнула я, хотя про себя решила, что Добряк действительно похож на тех парней, для которых друзья — единственная семья.

— Ты бы видела его лицо всякий раз, когда он спешит мне на выручку, — продолжала Роуз. — Волочит инструмент для уборки, пыхтит, ругается и клянется, что делает это в последний раз, но в душе я знаю… знаю… — На этом она умолкла, освежая, видимо, в памяти сцену, затянутую полицейскими лентами ограждения.

— Ни дать ни взять ангел-хранитель, — сказала я.

— Если бы Вилли не повозил там шваброй, у экспертов был бы просто праздник.

— А что в больнице? — спросила я. — Врачи что-нибудь подозревают?

— Погляди-ка на чудесные цветы, которые расставлены у них в коридорах, — вместо ответа предложила мне Роуз. — Как ты думаешь, кто усыпал здешние палаты лепестками?

Я откинулась на спинку стула: от всего этого у меня закружилась голова.

— Можно задать тебе один вопрос?

— Пожалуйста. Это куда веселее, чем уколы.

— Я просто хочу знать, стоит ли овчинка выделки?

— Какая овчинка?

— Преступление.

Не могу сказать, кто первый вышел из задумчивости — Роуз или я сама. «Да что со мною творится? — вдруг прозвучало в моей голове. — Я всегда относила себя к отряду "хороших девчонок", и на тебе: сижу тут, мило беседуя с воровкой. Вылитая бродячая кошка. Говорят, у них девять жизней, но по виду Роуз можно судить, что несколько уже позади. Надо бы перевести разговор на другой предмет, свернуть беседу, но обстоятельства диктуют свое». Потому-то ее ответ и застрял у меня в мозгу на весь день.

— Есть ли смысл преступать закон? — спросила я вновь.

— Это зависит от того, — ответила Кровавая Роуз, тщательно выбирая слова, — насколько сильно ты нуждаешься в деньгах.

В то утро на работе каждое лицо, вплывающее в поле моего зрения, несло на себе отпечаток преступного прошлого. По крайней мере, мне так казалось. Я говорю не о юных дарованиях со свеженькими личиками и с папками собственных снимков под мышкой, а о тех, кто стоял за ними, кто зарабатывал на модельном бизнесе деньги: об агентах и искателях талантов, о клиентах и сопровождающих их лицах. Совершенно неожиданно каждое их движение стало казаться мне подозрительным: спешная просьба о встрече с кем-то, то, как они ерзали в своих креслах, бубнили в свои мобильники, ожидали препровождения наверх. Все они были насквозь корыстными, продажными типами, не так ли? До своей аудиенции у Кровавой Роуз я ни разу в жизни не смотрела в глаза преступнику, даже не предполагала, что окажусь в подобном обществе. Теперь же могло показаться, что это я не от мира сего — «мисс Лопушок», временная секретарша на приеме посетителей, которая отчаянно пытается оплатить свои счета законным путем.

С приближением ланча мысли постепенно обрели конкретное направление.

— Ты когда-нибудь совершал преступление?

Эту фразу Слим услышал, едва успев снять трубку. Это вам не какое-нибудь «Привет!» или «Ты уже оделся?». И все же к моему вопросу он отнесся достаточно здраво. Я даже слышала, как он жует что-то на том конце, правда, подбирая подходящий ответ. Вопреки показаниям часовой стрелки, в моей голове мелькнула пугающая мысль: что бы Слим ни жевал, он, по всей вероятности, считает это завтраком.

— Циско, — произнес он наконец, — все мы в той или иной мере преступники.

Я метнула взгляд на единственного посетителя в приемной. Мужчина стоял у вращающихся дверей, где всякий раз, когда кто-то входил в здание или выходил из него, сквозь стекла ярким клинком вспыхивало солнце. Этот парень уже какое-то время околачивался у входа, что нельзя считать такой уж диковинкой в бизнесе, построенном на обязательном для всех и каждого принципе напряженного ожидания. Забить тревогу следовало еще утром: он читал вчерашнюю газету. Больше того, его стрижка под машинку вполне подходила под описание образцового полицейского, что убедило меня говорить в два раза тише.

— Только не я, — заявила я Слиму, уставясь в ежедневник, раскрытый у меня под носом. — За всю свою жизнь я ни разу не преступила закон.

— Еще как преступила. И недели не прошло.

— Ну, переборщила с водой для ванны, — признала я, но прикусила язык, так и не объяснив, что половина воды ушла на то, чтобы отчистить напластования грязи на уровне линии прилива прежде, чем я решила воспользоваться ванной. — Но это не правонарушение, Слим, это вовсе не то же самое, что оставить лужу мочи под сиденьем унитаза. И вообще, если уж на то пошло, во всем виноват кто-то из вас, парни!