Васильевна! — крикнул он. — Вы сегодня Бабкина или Багрецова видели?

Нюра отложила перо и подошла к Дерябину.

— Не видела, Борис Захарович. Но думаю, что они еще не уехали.

— Откуда такое предположение?

Немного смутившись, Нюра готова была ответить, что Багрецов обещал передать ей письмо от Курбатова, но в присутствии Серафима Михайловича, который стоял рядом, упоминать об этом не хотелось.

— Я здесь дежурила всю ночь, — сказала она, рассеянно перебирая бусы, — и они со мной даже не увиделись.

— Очень убедительный ответ, — проворчал Дерябин и, обратившись к Аскольдику, попросил: — Пожалуйста, еще раз проверьте. Возможно, где-нибудь спят.

Ничего не говоря, Поярков метнулся к аппаратам. На широкой ленте радиовысотомера перо вычерчивало крупные зигзаги, точно стремилось оторваться.

Затаив дыхание он следил за скачущей кривой. Что там наверху? Диск мечется, как в урагане. Его бросает то вверх, то вниз. Линия высоты похожа на запись пульса лихорадочного больного.

— Включить третью линию! — приказал Дерябин.

В окошках самописцев поползли разлинованные ленты. На них послушные перья по приказу автоматических приборов «Униона» вычерчивали ломаные кривые.

Глядя то на одну, то на другую ленту, Борис Захарович возбужденно пояснял:

— Нам повезло, Серафим. Редчайшее явление. Ведь это в самой туче гроза пишет автобиографию. Так, так… Упало давление… Повысилась ионизация воздуха… А вот здесь мощность разряда. — Он вынул из кармана счетную линейку и, взглянув на масштабную сетку самописца, передвинул на линейке движок. — Так, так… — бормотал он. — Молния в сто семьдесят тысяч ампер. Значит…

Поярков недоуменно смотрел на Дерябина. Да что с ним такое? Говорит о молнии как об искорке в выключателе.

— Но как же вы допустили, что диск попал в грозу?

Дерябин объяснил, что в это время группа приборов не работала и он не знал, что там впереди делается.

— Ничего, ничего, — успокаивал он Пояркова. — Самое страшное позади. — И тут же не мог сдержать удовольствия. — А ведь мейсоновский анализатор оправдывает себя. Багрецов не ошибся. Четкость в любых условиях. Смотрите, вот эта левая кривая отмечает процент озона… Анна Васильевна, покажите утренние записи.

Перышко тащило за собой тонкую красную линию, похожую на растягивающуюся жилку. Вдруг жилка оборвалась, и перо беспомощно скользнуло вниз.

Борис Захарович нахмурился.

— Выходит, зря похвастался. Опять что-то там стряслось? — Он уже без интереса посмотрел на раскрытую тетрадь, принесенную Нюрой.

Нюра почувствовала неясную тревогу. Ничего особенного. Кроме анализатора, все приборы работают. Но мысли ее все время возвращались к друзьям. Куда исчез Багрецов? Почему не видно Бабкина? Она связывала это с неудачными испытаниями, а причину найти не могла. Допустим, что Бабкин уехал. Но Димка так бы не поступил. Надо же знать его характер. Не мог он позабыть про письмо, он все понимает, чуткий, душевный. А кроме того, Димка честен до мелочей. Сегодня Нюра случайно узнала, что он задолжал буфетчице института восемьдесят копеек. С десятки у нее не было сдачи, Бабкин разменять не смог, никого поблизости не оказалось, и буфетчица сказала: пустяки, мол, завтра утром принесете. Но Багрецов пока еще не принес, что на него совсем не похоже.

На большом телевизионном экране вновь показались южные степи. Затем передатчик «Униона» выключился и экран погас. Погас на минуту, чтобы опять вспыхнуть. На светящемся поле заметались черные косые полосы. Вот они выпрямились, и на какое-то короткое мгновение появилась четкая картина: снеговая шапка горы, глубокое ущелье, скалы и пропадающая в тумане долина.

Дерябин даже руками развел. На стеклянной карте точка двигалась по степи. А «Унион» в своей внеочередной телепередаче утверждал обратное. Никаких степей. Высокие горы. Кстати, таких снеговых гор в Крыму, куда сейчас летел «Унион», вообще не существует. Горы эти Кавказские. А кроме того, Борис Захарович настолько верил радиолокаторам и пеленгации, что и мысли не желал допустить, будто бы установленная и проверенная им аппаратура здорово подвирает.

— Я заметил какие-то странные помехи, — виновато оправдывался оператор. — Подстроился, чтобы узнать, в чем дело. И вдруг — картинка…

Это казалось тем более странным, что принятая волна резко отличалась от тех, что применяются для массового телевидения как у нас, так и во всей Европе. Да и потом, что за странная передача? Кавказ с высоты примерно пяти-шести тысяч метров. Кинохроника?

— Попробуйте еще раз настроиться, — попросил Борис Захарович.

Но сколько оператор ни крутил ручку на основном и на контрольных телевизорах, ничего определенного разглядеть было нельзя.

— Ну что ж, — разочарованно сказал Борис Захарович. — Очередные капризы радиоволн. Будем считать, что к «Униону» они отношения не имеют.

Поярков смотрел на темный экран, невольно покачивая головой. Уж очень не вовремя эти капризы. Снеговая гора? Ее видно из окна лаборатории Набатникова. Где-то на северных отрогах этой горы погиб Петро. В этом же районе должен пролетать «Унион». Факты совершенно не связанные друг с другом, и только странное болезненное предчувствие могло поставить их рядом.

— А нельзя ли, Борис Захарович, попросить Набатникова проследить за этими капризами? Людей у него много, телевизоры есть.

Борис Захарович заметил беспокойство Пояркова и постарался его утешить.

— Можно и проследить. Но только ради чистой науки. Поверь старику, что никакие случайные радиостанции и даже намеренные помехи «Униону» не страшны. Он подчиняется только нашим сигналам.

— Я не о сигналах, Борис Захарович. Нелепая смерть Петро мне все время не дает покоя. Тут какая-то загадка.

— Значит, надо было слушаться Медоварова?

— Да я же с ним сам спорил. А теперь эта гора… Ведь я ее сразу узнал.

— Погоди! — Как бы опомнившись, Дерябин хлопнул себя по лбу. — Возможно, Набатников запускал очередную ракету с телепередатчиком. Вот и гора появилась.

Но он ошибался. В этот день ни одна высотная ракета не отрывалась от земли ни у Набатникова на ракетодроме, ни в какой-либо другой точке планеты.

Что же касается непонятной передачи, то, несколько забегая вперед, можно сказать, что она имела непосредственное отношение и к «Униону», и к его случайным пассажирам.

Глава восьмая

Вопреки воле автора тут опять появляется Римма. Хотелось бы о ней вспоминать пореже, но она появилась не просто так, а с находкой, которая могла бы повлиять на судьбу Багрецова и Бабкина. Автор воспользовался этим случаем и рассказал о Римме все, что знал. Пусть знают и другие.