– Ну, ты даёшь! Неужели не знаешь? Или прикидываешься? – и, поймав недоумённый взгляд Кравца, хмыкнул: – Ладно. Рассказываю на пальцах. «Тонна» – это «штука», а «штука» – это тысяча баксов.

– Спасибо за ликбез… и за «тонну», – со смешанным чувством благодарности и унижения выдавил из себя Кравец.

Масленников от своего очевидного превосходства над бывшим сослуживцем пришёл в самое благодушное настроение. Желая ещё больше подчеркнуть свою значимость, нажал на кнопку звонка и, подождав, пока в кабинет впорхнёт длинноногая, похожая на Синди Кроуфорд секретарша, распорядился:

– Юлечка, сообрази-ка нам с товарищем подполковником что-нибудь… Ну, в общем, как обычно…

Юлечка понимающе кивнула, одарила шефа и гостя ослепительной улыбкой и скрылась за дверью. Масленников проводил её хозяйским взглядом и подмигнул Кравцу, мол, видал: говна не держим.

Через несколько минут на столике в углу кабинета появились «Хенесси» и «Смирнофф», тарелочки с лимоном, балыком и икрой и два столовых прибора.

– Хорошо живёшь, – невольно сглотнул слюну Кравец.

– Живём, как умеем. По принципу, бэст оф зе бэст – лучшее из лучшего, – самодовольно осклабился Масленников и пригласил: – Милости прошу к нашему шалашу, товарищ подполковник.

Всё ещё чувствуя себя не в своей тарелке, Кравец не нашёл сил отказаться.

Они устроились в глубоких креслах, напоминающих сиденья астронавтов.

– Водка? Коньяк? – спросил Масленников и, не дожидаясь ответа, сам определил диспозицию: – Давай-ка коньячку. Ты небось и не пробовал такой?

– Не имел удовольствия.

– Ну, тогда вздрогнули. За удовольствие, которое мы имеем!

Чокнулись. Выпили.

Тяжёлая, как ртуть, отдающая морёным дубом жидкость, заставила желудок Кравца судорожно сжаться. «Точно, печень отвалится», – запоздало спохватился он.

…Когда-то, в самом начале войны в Афганистане, Кравец, находясь в Союзе, умудрился переболеть самым настоящим афганским гепатитом. Полковые Ан-12 в первые месяцы после ввода войск «за речку», когда у сороковой армии еще не было своей авиации, работали «чёрными тюльпанами» и «летающими госпиталями». Они и привезли болезнь в Кустанай, где базировался полк. Гепатитом заболели несколько десятков офицеров, прапорщиков и солдат. В городской больнице для всех инфицированных не хватило мест. Исполком выделил заброшенный детский сад на окраине, где они два месяца лежали на раскладушках, разглядывая разрисованные айболитами, красными шапочками и цветочками стены.

Все, по кругу, переболели целым набором разных хворей: желтуха, тиф, дизентерия… Двое соседей Кравца по палате умерли. Ещё пятерых офицеров врачебная комиссия списала с лётной работы. Кого-то совсем уволили по болезни в запас. Кравец остался служить, хотя в Афган, куда просился тогда, так и не попал. Очередная, третья по счёту, попытка прорваться на войну закончилась двумя памятными беседами: с начпо и начмедом. Начальник политотдела, только что похоронивший сына, погибшего под Кундузом, обложил Кравца матом и порвал его рапорт: «Мальчишка! Тебе жить надоело? Занимайся комсомолом! Войн на твой век хватит!» «Товарищ подполковник, – попытался объясниться Кравец, – а как же интернациональный долг?» – «Вон из кабинета! И чтоб я больше твоих рапортов не видел!» Начальник медицинской службы был ещё категоричней: «С таким анамнезом, как у вас, Александр Викторович, в Афганистане делать нечего. Это равносильно тому, чтобы сразу цинковый ящик для вас заказать. Нет-нет, даже не уговаривайте. У меня инструкция медицинского управления в загранкомандировки на юг переболевших гепатитом не направлять!» – «Какая это командировка? Это война!» – «Вы только не горячитесь, Александр Викторович. Вам сейчас горячиться противопоказано…» – «Может, мне и жить противопоказано?» – «Зачем вы так? Жить вам пока можно. Спортом заниматься. Женщин любить. И даже рюмочку-другую по праздникам… Всё можно. Только теперь с оглядкой, с оглядкой, мой дорогой…» Потом доктор прочитал целую лекцию о том, что печень – это жизненно важный орган, что после тяжёлой формы гепатита она (печень) как бы деформирована, говоря военным языком, контужена, а посему к ней надо относиться, как к ветерану с почтением и вниманием. «Ладно, хоть рюмочку можно», – обречённо сказал Кравец. «Рюмочку – да. Но только водочки! Запомните: коньяк и пиво для вашей больной печени убийственны…»

Очевидно, эти воспоминания отразились на лице Кравца. Масленников поинтересовался:

– Как коньячок? Не понравился, что ли? Зря… Вещь стоящая. И в прямом, и в переносном смысле. Я даже тебе не скажу, сколько стоящая, а то рюмка поперёк горла встанет. Ты столько и за полгода в «Красной Армии» не получаешь…

«Уже встала». – Кравец сделал над собой усилие, чтобы не сказать в ответ какую-нибудь гадость – всё-таки Мэсел помог… Печени своей он приказал не дёргаться.

Выпили ещё. За разговором, который больше походил на монолог Масленникова, бутылка коньяка приказала долго жить.

Масленников потянулся к водке и вдруг заявил:

– Щас поедем в баню!

– У тебя же, секретарша говорила, сегодня плотный график…

– Со своим графиком я как-нибудь разберусь…

– Да некогда мне, Леонид… – попытался отнекаться Кравец, поглядев на часы.

Но Масленников был непреклонен:

– Поедем! Классная сауна! Ты в таких ещё не был! Ну, чего ты заладил – некогда, некогда? У тебя же в городке три месяца горячей воды нет. Вашу котельную за долги отключили. Мне теплосети этот должок по взаимозачёту передали. И пока его министерство финансов не примет, будешь ты в тазике мыться! Так что не упрямься, поехали…

«Вот паразит, – подумал Кравец. – А почему бы и не поехать? Дело-то сделано. Да и помыться по-людски перед командировкой не мешало бы…»

– Поехали, – сдался он.

5

Парился Кравец долго. С остервенением хлестал себя веником, словно хотел избавиться от тошнотворного осадка, возникшего во время общения с Масленниковым.

Окунулся в бассейне с привезённой морской водой, вытерся махровым полотенцем и, завернувшись в накрахмаленную простыню, прошёл в комнату отдыха. Здесь обнаружил, что их компания пополнилась особами противоположного пола.

Масленников, подобно римскому патрицию, восседающий на скамье в обнимку с двумя пышногрудыми блондинками, увидев его, пьяно воскликнул:

– Вот и он! Вот и он, ле-нин-град-ский поч-таль-он! Девочки, прошу любить и жаловать защитника нашей Родины… Под-пол-ков-ника, между прочим, на-сто-я-ще-го… Между прочим, моего старинного друга… Между прочим, зовут его Саша, или Шура, или как захотите…

– Ах, какой был мужчина, настаящий палковник! – довольно артистично пропела одна из девиц, поглаживая волосатый живот Леонида Борисовича пухлой ручкой с ярко-красными ногтями.

– Мы будем звать его Алексом, – жеманно произнесла её подруга, изучающе-профессиональным взглядом окидывая Кравца с головы до ног. – Это Алла, – представил первую блондинку Масленников, потом кивнул на другую, – а это Люся…