Однако со взятием аула Гуниб война далеко еще не закончилась. Справиться с сопротивлением западнокавказских горцев оказалось труднее, потому что оно не было централизованным и одним штурмом покончить дело было невозможно.

В 1861 году император лично отправился на Кавказ и встретился с представителями шестидесяти непокорных племен. Им был предложен выбор: либо сложить оружие и переселиться на контролируемую властями территорию, либо с миром отправиться из родных мест к своим турецким единоверцам. Ни покориться, ни покинуть родину горцы не пожелали. Война продолжалась еще целых три года, прежде чем армии удалось подавить последние очаги вооруженной борьбы.

Но надежды на то, что на западном Кавказе вновь не вспыхнет восстание, когда полки вернутся в Россию, у победителей не было, и русское правительство пошло на беспрецедентную меру. Ее логику с солдатским прямодушием объясняет дореволюционный военный историк генерал Р. Фадеев: «Исключительное географическое положение черкесской стороны на берегу европейского моря, приводившего её в соприкосновение с целым светом, не позволяло ограничиться покорением населявших её народов в обыкновенном значении этого слова… Нам нужно было обратить восточный берег Черного моря в русскую землю и для того очистить от горцев все прибрежье. Надобно было истребить значительную часть закубанского населения, чтобы заставить другую часть безусловно сложить оружие. Изгнание горцев и заселение западного Кавказа русскими – таков был план войны в последние четыре года… Земля закубанцев была нужна государству, в них самих не было никакой надобности».

Как и предлагал Александр, черкесов в несколько этапов переселили в Османскую империю. Из некогда многочисленного народа к концу войны оставалось 350–400 тысяч человек. Больше половины были насильно отправлены на чужбину, причем в дороге многие от лишений погибли. По меркам нашего времени эту операцию иначе как геноцидом не назовешь, но в девятнадцатом веке, в эпоху колониальных захватов и поголовного истребления «неудобных туземцев», никто в мире подобным решением черкесского вопроса особенно не возмутился.

После «умирения» Северного Кавказа этот проблемный регион был поделен на административные округа и некоторое время существовал в особом полувоенном режиме. Два казачьих войска, Кубанское и Терское, присматривали за порядком, но полного спокойствия в горах так никогда и не наступит. Мелкие восстания и абреческое движение не прекратятся до самого конца империи.

Вторая внутренняя война возникла в бывших польско-литовских областях из-за действий самого Александра. То есть настоящей причиной, конечно, было присоединение инородного, иноверного и инокультурного региона, который не желал находиться в составе России. Удерживать в империи подобную область можно было только по-николаевски, жесткими полицейскими средствами. Прежнее правительство так и действовало, благодаря чему в течение четверти века, с 1831 года, поляки вели себя тихо, хоть по-прежнему противились русификации и ассимиляции. Дух независимости и жажда национального возрождения не исчезли, а были на время лишены голоса.

Одной из первых поездок нового государя было посещение Варшавы, где Александр обратился к представителям польского дворянства с речью, в которой призвал «оставить мечтания» и пригрозил, что «сумеет воспрепятствовать мечтам выступить из пределов воображения».

Эта риторика полякам была знакома и понятна. Тем же языком с ними разговаривал и родитель Александра. Никакого народного возмущения не произошло.

Но вскоре началась всероссийская либеральная «оттепель», достигшая и польских пределов. По амнистии вернулись ссыльные и политэмигранты, ослабли строгости, осмелела пресса, и Польша стала просыпаться.

Если царь ждал от своих польских подданных благодарности, то напрасно. Они хотели только одного – свободы.

Начались акции протеста, манифестации. Радикально настроенная молодежь была готова и к более решительным действиям. Летом 1862 года произошло покушение на царского наместника генерала Лидерса. Он был ранен.

Новым правителем Царства Польского был назначен мягкий Константин Николаевич, вознамерившийся завоевать расположение поляков потоком милостей: предоставлением автономии и местного самоуправления, назначением на административные должности поляков, повышением статуса польского языка и так далее. Но патриотам не нужно было от царизма никаких подачек, и в великого князя стреляли на следующий же день после прибытия. Пуля попала ему в плечо. Дважды покушались и на главу польского правительства маркиза Велепольского, хотя он, участник прошлого восстания и прогрессист, проводил реформы, призванные успокоить национальное чувство. Единственное, на что не могла пойти империя, – восстановить польское государство, а на меньшее вожди освободительного движения не соглашались.

Такое противостояние могло закончиться только взрывом. Он грянул в январе 1863 года, когда начальству пришла в голову мудрая идея изъять самый активный общественный элемент, радикально настроенную молодежь, призвав ее на армейскую службу. Был объявлен рекрутский набор, в списки включили 12 тысяч подозреваемых в крамольных настроениях.

Это стало искрой, попавшей в пороховой заряд. Предупрежденные заранее призывники бежали в леса, создав партизанские отряды. В польских, литовских и белорусских областях повстанцы стали нападать на русские гарнизоны и на представителей администрации. Движением руководил подпольный комитет, выпустивший манифест, в котором провозглашалась цель восстания: восстановление Польши в границах 1772 года. Вскоре появилось и временное правительство «Жонд Народовый», в котором, однако, так и не установилось единства, поскольку аристократическое крыло, «белые», все время конфликтовало с демократами-«красными». Представители крупного дворянства опасались, не перерастет ли национально-освободительное движение в социально-освободительное, не обратят ли крестьяне оружие против помещиков? Предводители Жонда все время менялись – за первые полгода это произошло восемь раз. Единого руководства так и не возникло. Вообще, в отличие от освободительной войны 1830–1831 годов, это восстание в основном имело вид партизанской борьбы. Повстанцы собирались в отряды, иногда довольно крупные, но ни один из них нельзя было назвать «армией». Они нападали, иногда успешно, на гарнизоны и обозы, но от крупных боев уклонялись, если же сражение все-таки происходило, то из-за слабой организации и нехватки оружия инсургенты неминуемо бывали разбиты.