Легкое подобие усмешки появилось на его бледнеющем лице.

— Запомнила, — прошептал он заплетающимся языком и закрыл глаза.

— Я все, все запомнила. Милый мой, любимый, единственный.

Я говорила и говорила, безостановочно гладила его лицо, тело и руки до тех пор, пока не приехала «скорая». Юра то приходил в сознание, то уплывал. В те несколько минут, которые он присутствовал, он отдавал четкие распоряжения — в какую больницу его везти, какого консультанта и откуда вызвать, сколько кому заплатить. Я поняла, что он будет бороться за жизнь. В результате его полубессознательных распоряжений «скорая» привезла нас в одну элитную больницу, где уже в приемном покое нас ждал нейрохирург — консультант, вызванный из института имени Бурденко. Доехав до места назначения, Юра расслабился и потерял сознание. Его на каталке отвезли в операционную.

Я сидела под дверью операционной, застыв, и молилась. Я вела торг с Богом, Иисусом Христом и Пресвятой Богородицей. Я умоляла их, чтобы он выжил, пусть он встречается с Алиной, с другими женщинами, с кем угодно, пусть только живет! Мне казалось, что мои молитвы слышат… Ведь тогда с бабушкой много лет назад получилось! Я жадно вглядывалась в лица медперсонала, который выходил из операционной, пытаясь уловить ответ на свой немой вопрос.

Через три часа Юру вывезли из операционной в реанимацию. Хирург подошел ко мне и сказал, что нам очень повезло. Еще бы чуть-чуть — и все. Юре сделали трепанацию черепа, но, по всей видимости, оказался задет спинной мозг, и, возможно, Юра больше не сможет ходить. Но я уже не слушала его, я была счастлива! Он жив, жив! Это самое главное! Во мне жила самонадеянная уверенность, что я смогу вытащить его из любой болезни, только чтобы был жив! Господи, спасибо тебе! Я в порыве благодарности обняла хирурга и умолила его разрешить мне дежурить в реанимации, рассказала, где я работала раньше. Он не возражал, даже сам попросил медсестер дать мне халат и колпачок для посещения реанимации. Я вошла в реанимационную палату и села рядом с его кроватью. Юра еще не приходил в себя. Я взяла его за руку. Она была холодной, но живой. Его лицо очень изменилось, пухлые губы приоткрылись, и он стал похож на беззащитного, больного мальчишку. Волна нежности и любви затопила меня.

— Милый мой, родной, я все для тебя сделаю, — шептала я и целовала его пальцы.

…Юра пролежал в больнице почти два месяца. Я была с ним неотлучно. Я поняла, что Юру перед аварией измучила моя депрессия. Он все время видел мои слезы, плохое настроение, поэтому и захотел быть с Алиной — яркой, блестящей, создающей вокруг себя ощущение праздника. Я сама породила эту ситуацию своим плохим настроением и постоянным плачем. Мне хотелось, чтобы Юра утешил меня, попытался разобраться в моей душе, а ведь он не был психотерапевтом или психологом. Он мучился сам, не в силах изменить мое состояние. Но существует отличный метод лечения депрессии.

Это — терапия лишением сна. Когда человек ухаживает за больным, стареньким или маленьким, то приходится просыпаться несколько раз за ночь. Это отлично лечит любую депрессию. Несмотря на то что мне приходилось тяжеловато — надо было не только ухаживать за Юрой, но и терпеть его приступы гнева, раздражения и отчаяния из-за его беспомощности, — я не плакала и у меня появились силы. Иногда я сама себе удивлялась — я почти не спала, мало ела, несколько раз в день делала Юре массаж, но моя душа и тело были наполнены любовью, и Бог мне дал очень много сил.

Спасибо, что Юра разрешил мне за ним ухаживать, хотя вначале немного стеснялся, но потом привык ко мне, я стала продолжением его тела, дополнительными ногами и руками.

За это время его ребята пригласили к нему нескольких консультантов — из Франкфурта и из Стокгольма, но все было бесполезно. Приговор звучал одинаково: ходить не будет. Юра держался очень мужественно и не роптал, он даже начал подшучивать над своим беспомощным положением.

— Да уж, лучше синица в руках, чем утка под кроватью, — цитировал он шоумена Фоменко и кривовато ухмылялся.

Лишь однажды, после очередного визита иностранного профессора, визит которого стоил как автомобиль для среднего класса и который с особой безнадежностью констатировал Юрино положение и ничего не посоветовал, даже формально, он сорвался.

— Фигня! Я буду ходить, хотя бы назло этим умникам в белых халатах! Анька, ты мне веришь?! Ты на моей стороне?! — прорычал он, больно схватив меня за плечи.

— Мне все равно, — сказала я, и это было правдой.

— Как это «все равно»?! — изумился он.

— Главное — ты жив. Хотелось бы, чтобы ты ходил, но, если не будешь, что это меняет?

Юра задумался, поскреб голову и с опаской посмотрел на меня:

— Правда, чудная ты какая-то. Нет бы наврать калеке-инвалиду что-нибудь утешительное…

— А вот называть себя калекой и инвалидом не надо. Не отождествляйся со своим положением, — неожиданно жестко сказала я. — Если будешь говорить каждый день «я — свинья», то через какое-то время обязательно захрюкаешь. Так мне дедушка всегда говорил, — назидательно добавила я.

Тут Юра вначале прыснул, а потом натурально захрюкал от смеха.

— Слушай, деда твоего вспомнил… Этот наш визит в «Елки-палки»… И чё я разозлился тогда? Менты тоже, блин, люди. Я после трепанации черепа добрый стал. Прикольный у тебя дедок, пусть навестит меня, в нарды сыграем.

Мой дедушка немедленно приехал и очень ответственно играл в нарды с Юрой, несколько раз в неделю приезжал.

Юру постоянно навещали — его отец, друзья с женами и детьми, соседи и многие другие люди. Они приносили огромное количество соков, фруктов, сладостей и даже мягкие игрушки. Мы не успевали все раздаривать медперсоналу. Оказалось, что Юра в свое время всем помогал — кого-то устраивал в больницы, кому-то давал денег на издание монографий, кого-то навещал в тюрьме, кому-то налаживал бизнес… Специально прилетели с Кипра Миша Мерседес и Леха Упырь, Чикатило вообще каждый день навещал Юру и устраивал всевозможные консультации. Юра представлял меня всем как «невесту» или говорил «моя Анька».

«Моя Анька!» Я была «его»!

Алина Айвазовская тоже однажды забежала ненадолго, принесла коробочку конфет «Фереро-роше», криво клюнула Юру куда-то в щеку, близко к уху, пощебетала о чем-то пустом и через пятнадцать минут унеслась на очередную репетицию, оставив за собой шлейф терпких духов.

Я внимательно посмотрела на Юру. Он все понял.

— Не ревнуй, не ревнуй. Эта птичка певчая мне уже неинтересна. Твое молчание дороже ее песен.

В этот день я почувствовала себя по-настоящему счастливой.

Чикатило привез самую лучшую, набитую электроникой инвалидную коляску.

Перед выпиской ребята нашли для Юры дом в Подмосковье, недалеко от санатория «Русское раздолье», чтобы он дышал свежим воздухом и ловил кайф. Из больницы мы сразу переехали в этот дом. Юра разрешил мне взять с собой дедушку.

— Сгодится старик для сельской местности, пусть газонокосилку осваивает, — хохотнул он.