Очень хорошо помню его яркий доклад. Кузнецов с жаром призывал соблюдать правовые нормы, помнить о том, что в своей работе органы государственной безопасности должны быть кристально чистыми по отношению к людям, к их правам. Думаю, что и сегодня эта речь, возможно лишь с небольшими поправками, прозвучала бы не менее актуально и убедительно. Кто знает, может быть, именно выступление Кузнецова на том активе послужило поводом для того, чтобы бросить этого умного, талантливого и честного человека в репрессивную мясорубку, откуда ему не суждено было выйти живым.

Все мои дни заполняла напряженная работа, которая еще хранила отпечатки военного времени: в основном приходилось вести дела бывших карателей, действовавших по указке фашистов на оккупированной территории, или предателей, проводивших подрывную работу в тылу.

Нередко возникали и дела в отношении граждан, допускавших антисоветские высказывания, позволявших критику вождя или политики правительства. Оглядываясь на то время, многое оцениваешь с совсем иных позиций, и не только потому, что явления эти были осуждены обществом, а потому, что с течением времени пришло понимание, сколько зла они принесли людям. Но тогда было другое время. Мы честно служили Отечеству и не сомневались в правильности избранного пути.

«Холодная война», начавшаяся после речи Черчилля в Фултоне, вызвала закономерные требования повысить бдительность, но вместе с тем породила и немало грубейших перекосов, начались поиски врагов там, где их не было. Ни тогда, ни в последующие годы, сколько ни думал, ни анализировал обстановку в стране, я не находил причин возврата к репрессиям против троцкистов. И тем не менее совершенно неожиданно всплыл этот вопрос: в 1947 году ЦК партии принял решение о новой депортации в отдаленные районы лиц, уже отбывших наказания по процессам тридцатых годов. Указание пришло из ЦК партии, а выполнять его обязали органы госбезопасности!

Как же так — депортировать всех подряд, без разбора? Но раз решение приняла партия во главе со Сталиным, стало быть, есть для этого серьезные основания. Впрочем, особые сомнения мало кто тогда испытывал, отношение народа к троцкизму и представителям других партий было однозначным и утвердилось еще в предвоенные тридцатые годы. Граждане нашей страны (и не только представители органов госбезопасности) твердо усвоили: троцкизм враждебен советскому строю. Подвергать сомнению можно было лишь отдельные факты, само же требование борьбы с троцкизмом в основном приветствовалось.

Безусловно, троцкизм был движением оппозиционным, главным образом по отношению к большевикам и лично к Сталину. Основным его содержанием была борьба Троцкого и Сталина за власть. В основе широких антитроцкистских процессов лежали десятки и сотни частично или полностью сфальсифицированных дел, о чем даже не подозревало большинство рядовых чекистов, в этом заключалась главная опасность.

Итак, сороковые годы породили новую волну репрессий. в 1948 году был нанесен удар по Еврейскому антифашистскому комитету. Его объявили центром антисоветской пропаганды и подрывной деятельности, направленной против государства. Вслед за «делом» антифашистского комитета возникла фальшивка о врачах-убийцах (почти все они были евреями), положившая начало кампании по борьбе с космополитизмом, которая ознаменовала рост антисемитизма по всей стране.

Тогда же буквально ошеломило так называемое «Ленинградское дело». Я уже говорил, что секретарь Ленинградского обкома партии А. А. Кузнецов, так же как и П. С. Попков, Е. Н. Капустин, пользовались заслуженным авторитетом у ленинградцев, и не только у них.

Делами шпионов и агентов западных спецслужб, как правило, занималась контрразведка, в тех же случаях, когда в подобных делах оказывались замешанными крупные фигуры, о них докладывали в ЦК и действовали согласно его указаниям. А тут и сотрудники центрального аппарата, и ленинградские контрразведчики ничего не знали. Более того, на некоторых из них, едва оправившихся после блокады, тоже была брошена тень. Так в связи с «Ленинградским делом» арестовали начальника Ленинградского управления МГБ Кубаткина.

Как такое могло случиться, понимали лишь те, кто знал: «Ленинградское дело» возникло на уровне высших партийных органов и сразу пошло в следственную часть по особо важным делам, изолированную от других подразделений КГБ.

Не очень ловко мне здесь говорить, сколь часто приходилось противостоять несправедливым «указаниям свыше». Но в данном случае нельзя не сказать об этом. Репрессии, обрушившиеся на Ленинград, не только не встретили понимания в низовых звеньях МГБ, но, насколько возможно, сотрудники сопротивлялись и тормозили мероприятия, направленные на расширение противозаконных акций. Если быть до конца откровенным — мы нередко задерживали подготовку документов, направляли их на доработку и согласование с руководством, попросту не давали им хода. Это, несомненно, сыграло положительную роль. Так, например, было по существу сорвано массовое выселение людей из Ленинграда, как это произошло в тридцатые годы после убийства С. М. Кирова. И здесь немалая заслуга фронтовика и мужественного чело-. века полковника Н. М. Зверева, который возглавлял тогда один из отделов МГБ.

Через много лет я ощутил аналогию в возникновении таких дел, как «Ленинградское», рассматривая в 1989 году материалы дела Трудовой Крестьянской партии (ТКП).

После Октябрьской революции эта партия существовала лишь в эмиграции, объединив в основном бывших членов партии социалистов-революционеров (эсеров) и некоторых других, распавшихся в годы Гражданской войны. Эмигранты, члены ТКП, занимали позиции, враждебные стране социализма, и вели против нее целенаправленную подрывную работу.

Своих ячеек на территории Советского Союза партия не имела, но оставались люди, хорошо знавшие друг друга в прежние годы и в известной мере считавшие себя единомышленниками. Они именовались «аграрниками». Основной костяк составляли видные ученые, экономисты и философы, специалисты в области сельского хозяйства, такие, как Чаянов, Кондратьев, Даяренко и другие.

Многие из них были не согласны с политикой партии по вопросам развития деревни (в частности, являлись противниками коллективизации) и составляли в связи с этим некую оппозицию. Свои взгляды один из них (кажется, Кондратьев) изложил по просьбе М. И. Калинина в аналитической записке. Что потом с ней произошло — неясно, но через короткое время в журнале «Большевик» появилась статья известного партийного теоретика Зиновьева (расстрелян в 1938 году как один из лидеров троцкистско-зиновьевского блока). Статья беспощадно громила основные положения, изложенные в записке Кондратьева, и впервые причислила «аграрников» к сторонникам Трудовой Крестьянской партии.

Все это послужило поводом для создания «дела ТКП» — по линии ОГПУ. Надо заметить, определенные действия Кондратьева и его соратников давали повод связывать их с деятельностью ТКП в эмиграции. Разумеется, творцы фальсификаций немедленно использовали это, и для тех, кто был причастен к нашумевшему процессу, аргументация следствия выглядела убедительно. Сути дела не знали даже некоторые участники процесса, которые признали вину и на следствии, и во время суда. Выбраться из этой лжи оказалось тяжело, значительно легче было в нее поверить. Трудно сказать, как относился ко всему этому даже сам Зиновьев, подавший соратникам «боевой клич».