В целом Сулейман обладал лишь номинальной властью над десятками народностей, которые имели свое вероисповедание, говорили на своих языках и соблюдали свои обычаи. Османы никогда не принуждали инородцев ассимилироваться с турками, не навязывали им своего языка и своей религии. Последствия такой национальной пестроты давали о себе знать медленно, но неуклонно.

Итак, Сулейман проезжал по городу, незримо сопровождаемый призраком византийского самодержца. Конские хвосты на штандарте, который несли перед ним, происходили с окраин Китая, золотой же полумесяц над штандартом был скопирован с соответствующего византийского символа. Дурные предчувствия в связи с этим никогда не покидали султана. Его народ еще не создал своих собственных учреждений, наподобие тех, что существовали в Китае и Византии. У турок лишь начиналось складываться собственное государственное устройство и руководящая в нем сила правителей. Предшествовавшие Сулейману султаны смогли завоевать большие территории, населенные разными народами, но как они распорядились своими завоеваниями?

Сулейман был первым, кто принял меч Османов в качестве просвещенного правителя. После Родосской кампании ему стало ясно, что турки должны покинуть стезю войны и двигаться в другом направлении. И вести их туда предстояло ему.

* * *

Его первые усилия в период самоутверждения во власти в 1522 — 1525 годах пронизаны энтузиазмом. Муфтий посоветовал Сулейману взять средства из казны на строительство дорог, колодцев, караван-сараев и мечетей для бедняков. Разве в Коране не записано, что богатство не принесет добра, если не будет использовано таким образом?

Вызвав к себе молодых архитекторов, Сулейман попытался объяснить им, что хочет видеть город-сад с чистой водой. Архитекторы показали ему проекты, скопированные с сераля. Он усадил их за разработку проекта нового акведука, способного снабдить город свежей водой. Они смогли справиться с заданием, потому что воспользовались старыми византийскими акведуками в качестве моделей. Для себя самого султан построил летний дворец у азиатского побережья.

Ибрагим советовал ему ходить переодетым по улицам, слушать неосторожные разговоры портовых рабочих и укрытых чадрами женщин, которые, посещая по пятницам кладбища, естественно, сплетничали.

Сулейман не внял этому совету. Но по размышлении решил немного развлечь народ. Весной 1524 года он организовал девятидневный праздник на территории полуразрушенного ипподрома, где византийцы устраивали гонки колесниц. Каменный обелиск из Египта все еще стоял там. В первый день султан попытался произнести речь, когда Аяс-паша и ага янычар сообщили, что пришло время открыть праздник. Но ему удалось сказать лишь несколько фраз в похвалу новому визирю, Ибрагиму, затем он не без облегчения занялся раздачей подарков.

Последующие дни Сулейман терпеливо сидел на диване с золотистой обивкой в раздуваемом ветром шатре. Каждый день проводились веселые представления для различных групп людей, от бейлербеев и санджак-беев до простого народа и литераторов. Соответственно менялись виды спортивных состязаний на арене — стрельба из лука и борьба уступали место жонглированию и конным скачкам, чтению стихов. Как гостеприимный хозяин, султан приказал своим подросткам-слугам разносить зрителям шербет. Дарил лошадей из своих конюшен и выделанные серебром седла. Тысячи людей стояли вокруг арены или сидели на деревьях, окружавших ипподром, чтобы насладиться зрелищем своего правителя, пребывавшего в молчании. Сулейману казалось, что празднику на ипподроме не хватало веселья, потому что он был неподходящим хозяином.

Но в конце последнего дня праздника веселья было более чем достаточно. Вопреки обычаям, Сулейман как самый обыкновенный гость пришел на свадьбу Ибрагима с его сестрой, которая проходила в новом роскошном дворце визиря, расположенного у одного из углов ипподрома. Он обратил внимание на вход в дом, задрапированный с одной стороны вышитой золотом тканью, а с другой — парчой из шелка. На скатерти, расстеленной для трапезы, разместились блюда из золота.

Ибрагим словно под действием магнетической силы собирал вокруг себя гостей. Почетному гостю он предложил сделать глоток из чаши, высеченной из одного куска бирюзы. Темные глаза Ибрагима светились радостью. Усадив Сулеймана, он улыбнулся и сказал:

— Твой праздник не идет ни в какое сравнение с моим!

Султан в удивлении взглянул на фаворита.

— Потому что я единственный среди смертных принимаю в качестве гостя Господина двух миров, — объяснил Ибрагим.

На этот изящный комплимент Сулейман очень скоро ответил, поручив визирю задание, выполнять которое традиция предписывала ему самому. В Египте, и так всегда беспокойном под властью мамелюков, которые по решению Селима Угрюмого полностью управляли страной после ее завоевания, ситуация резко ухудшилась, когда туда прибыл Ахмед-паша. Рассерженный Сулейман отстранил его от командования войсками во время осады Родоса. Старый Ахмед-паша был раздосадован не только этим, но и тем, что Ибрагим попал в милость султану. Египетские феллахи, привыкшие к притеснениям, горько жаловались эмиссару султана на бесчинства Ахмеда и мамелюков. А поскольку феллахи стали турецкими подданными, их участь следовало облегчить.

Так как строптивый Ахмед мог поднять вместе с мамелюками мятеж, действовать нужно было с большой осторожностью. Предоставив Ибрагиму почетный эскорт из пятисот янычар, Сулейман дал ясно понять, что новый визирь получил от него все необходимые полномочия.

Сам Сулейман остался в Константинополе. Это было третье счастливое лето, когда он не проявлял воинственности. Во время свадьбы Ибрагима султан получил известие о рождении сына от Роксоланы (Хуррам). Русская девушка, кажется, родилась под счастливой звездой, потому что ее первым ребенком оказался мальчик. Сулейман назвал сына Селимом в честь своего отца.

Став матерью, Роксолана приобрела в гареме особое положение. У султана уже был один сын от Гульбехар — Мустафа. Но если бы Мустафа умер, то славянка после смерти Хафизы могла бы стать матерью будущего султана. Пока же она оставалась второй кадын. Хафиза властвовала на женской половине, а Гульбехар была матерью сына, родившегося первым. Тем не менее Роксолана теперь вошла в семью султана.

Более того, в отсутствие Ибрагима Сулейман стал чаще видеться с ней. Слуги заметили, что султан редко одаривал свою избранницу. Зато они часто сидели вместе, обсуждая важные проблемы, словно Роксолана была мужчиной. Поскольку русская прибыла из «зоны войны», она познала беды и надежды обитателей севера.

Слуги шептались, будто Хуррам околдовала господина — в самой цитадели семьи он во всем предпочитал христианку с рыжеватыми волосами. И казалось, что нет средства, чтобы разрушить этот союз. Но коли такому союзу было суждено возникнуть, то пусть так оно и будет.

Однако зимой спокойствие в городе было нарушено. Подобно порыву северного ветра, неожиданно разразился мятеж янычар.

Янычары опрокидывают свои котелки

Вот как писал об этих молодых воинах Бенедетто Рамберти: "Янычар насчитывается около двенадцати тысяч человек, и каждый из них получает от трех до восьми асперсов в день. Раз в году им выдают голубую ткань неважного качества для пошива формы. Живут янычары в Константинополе в двух казармах. Когда они выступают в поход, по сто солдат отряжается на переноску снаряжения для шатра, по три солдата ведут коня с полной сбруей. Когда янычары стареют или попадают в немилость к султану, их имена вычеркиваются из списков гвардии и они отсылаются на охрану крепостей. Это отстранение от службы не влечет за собой обнищания, те же, кто отличился на войне, получают посты глав местной администрации.