Однако во дворце что-то переменилось. Неуловимое, едва заметное, но Эрвин почувствовал сразу. Чиновники и слуги смотрели на него иначе. Не то, чтобы дерзко, и не так, чтобы совсем без страха, — но с какою-то новой уверенностью. Глазами собачек. Мелких беззлобных шавок… но уже не кроликов.

— Крикните: «Слава Агате!» — попросил Эрвин кайра Сорок Два.

— Слава Агате!

Двор отозвался:

— Слава Агате! Слава!..

Немножечко — ползвука — не хватило.

— Теперь: «Слава Янмэй!»

— Слава Янмэй!

Тогда грохнуло…

В кабинете Эрвина стоял цветок. Подснежник.

— Подарок императрицы, — доложил слуга.

Подснежники отцвели недели две назад. Где Мими взяла этот — загадка.

Эрвин снял ленту, которою был обвязан цветок. На ней аккуратным девичьим почерком значилось:

«Свое место в мире прими с достоинством. Вы — не владыка, милорд. Смиритесь».

Эрвин замер на пару вдохов. Положил на стол ленточку.

Тихо произнес:

— Лейла Тальмир. Капитан Шаттэрхенд. Банкир Конто. Министр путей. Кто еще?..

Верный кайр Сорок Два подобрался, услышав тон герцога.

— Прихвостни Минервы? Еще наставники: Альберт Виаль, Франк Морлин-Мэй.

— Всех сюда.

— Так точно, милорд.

— Передайте кайру Хайдеру Лиду: пусть вытрясет из Итана все. Любым способом.

— Да, милорд.

Эрвин кивнул, Сорок Два убежал, не теряя ни секунды.

— Любимый, не стоит…

Эрвин зло оттолкнул альтессу. От обиды она замерцала, став полупрозрачной. Сквозь силуэт ее тела показался одинокий цветок на столе.

Глас Зимы вылетел из ножен. Вспорхнул к потолку — и вспышкой вниз, наискось. Воздух прянул холодною рваной волной. Эрвин отступил, клинок взлетел перед грудью в защитную позицию.

Отсеченный цветок один миг висел над стеблем, затем упал на стол.

Моя благодарность адвокату Владу Каланжову

за правовые консультации по делу

весьма важного для сюжета подзащитного

Если покинуть Лаэм, столицу шиммерийских королей, через северные ворота и двинуться в сторону Пентаго, то под колесами расстелется Белый Тракт — лучшая дорога на Юге, а может, и во всей Империи. Он вымощен шестиугольными плитами песчаника, так плотно подогнанными, что ни одна травинка не пробивается в стыки. Белый Тракт пересекает горы с тем изящным искусством, с каким опытный мужчина завоевывает сердце барышни: огибает слишком острые неровности рельефа, избегает крутых подъемов и резких провалов, идет наверх столь плавно, что впору и вовсе не заметить. Спустя полдня езды остановишься на обочине, спрыгнешь с телеги размять кости — и ахнешь: Лаэм уже остался далеко внизу, и ты глядишь на него с высоты птичьего полета.

К закату второго дня пути в фургоне (либо к концу первого, если верхом) можно достигнуть Малого Перевала. Лошаденки подустанут к тому часу, а время будет самым подходящим для ужина, холодного чая и мягкой постели, потому вполне разумным покажется сделать остановку на ночлег. К услугам тех путников, кто внемлет голосу разума, здесь, на Малом Перевале имеется целая дюжина гостиниц и трактиров разного пошиба, а также конюшня, винный погреб, шляпная, мастерская сапожника и уютный бордельчик «Венок незабудок». Утолив все возможные желания, ты сладко уснешь, а с рассветом продолжишь путь. И не найдется у тебя мотива, чтобы спустя милю свернуть с Белого Тракта на запад по узкой дорожке. Вряд ли ты ее и заметишь — так она завалена осколками камней и так заросла острой жесткой травой, что впору принять за обычный разлом между скал. А если даже заметишь, то какой резон будет тебе — сытому, свежему и целеустремленному — сворачивать с Белого Тракта? И ты продолжишь путь, не узнав того, что двумя милями западнее в укромной долине лежит Мелисон — пригожий городок виноделов.

Люди, живущие там, говорят со смешным горским акцентом, не носят шляп, шевелят губами, когда приходится сложить в уме числа, и никогда никуда не спешат. Лаэмцы считают мелисонцев тугодумами и в голос смеются над ними, если встретят на базаре. По этой причине мелисонцы не любят ни лаэмцев, ни базары. До недавнего времени Мелисоном владел славный барон Монат-Эрлин. Но все три года правления владыки Адриана осень в Шиммери выпадала исключительно солнечной, и виноград набирался излишней сладости. Славный Монат-Эрлин, который терпеть не мог полных женщин и сладких вин, лишился любви к своему владению и выставил его на продажу. Городок Мелисон с прилегающими виноградниками приобрел славный граф Огюст-Римар, Третий из Пяти. Граф совершил покупку только ради дохода, а не для жизни в этакой глуши, и потому отказался купить вместе с городом старое поместье Монат-Эрлинов. Барон продал поместье отдельно, само по себе. Оно было не ахти каким товаром: большой дом в захолустье, подобно слишком ревнивой любовнице, приносит мало удовольствия и много мороки. Потому барон Монат-Эрлин отдал его за скромных четыреста эфесов анонимному покупателю. Рьяный лаэмский делец, бывший посредником при продаже, так измучил барона торгами, что Монат-Эрлин почел за счастье быстро и без вопросов подписать купчую. Строка для имени покупателя осталась пустой, посредник позже сам заполнил ее, выведя: «Славный Хорам Паулина Роберта». Осенью года Северной Вспышки новый владелец въехал в поместье Монат-Эрлинов.

Поначалу к купцу Хораму со свитой в Мелисоне отнеслись настороженно. Чего еще было ждать от жителей маленького городка в укромной долине? Женщины сторонились чужаков, дети глазели издали и чуть что убегали, мужчины говорили с такою обстоятельной вежливостью, за которой ничего внятного нельзя было расслышать. Если чужаки показывались на мелисонском базаре, местные назначали умеренную цену, чтобы не дать повода для спора. Если чужаки заходили в кабачок, завсегдатаи как по команде прекращали сплетничать и принимались обсуждать погоду. Словом, никакой дружбы между обитателями Мелисона и свитой славного Хорама не предвиделось, как, впрочем, и вражды. Однако любопытное обстоятельство переменило ход событий.

Вышло так, что Хорам переезжал в Мелисон не за раз, а в несколько заходов. Первым днем он прибыл всего на двух телегах: в одной помещался сам Хорам, его спутники и три сундука, а в другой — бесформенная куча тряпья да еще громадная плетеная корзина. Ясно было, что для жизни на новом месте этого багажа не хватит. Что такое три сундука на четверых человек? А тряпье это — только на простыни порезать, а корзина — вообще непонятно кому нужна, слишком уж большая. И верно: один из людей Хорама тут же уехал назад в Лаэм, а спустя неделю вернулся на двух телегах с новой поклажей. Но груз этот оказался вовсе не тем, что требуется для жизни. Дюжина сувоев шелка, четыре бухты веревок, непонятный станок с колесом, сосуды с краской — зачем все это, спрашивается? Может, Хорам хочет открыть швейный или красильный цех? Тогда ему нужно испросить разрешения у мелисонских старейшин, иначе совсем никуда не годится! Мастер Корнелий, носящий шарф бургомистра Мелисона, так встревожился от внезапной угрозы своему авторитету, что два дня собирался с духом и на третий сказал Хораму: