На Севере жили суровые и стойкие люди, которых в российском царстве-государстве так и прозывали «мужики-севрюки», предоставив им право как бы пожизненно находиться на воинской службе по защите рубежей.

В самой крепости Новгорода-Северского на 1605 год в списках гарнизона значились двадцать пушкарей, тридцать «затинщиков, ловко управлявшихся с большими стенными пищалями, сотня городовых казаков да сотня «детей боярских». Последние в крепость съезжались со всех вотчинных земель, владели которыми их отцы, по крайней нужде, когда вражеские полчища войной шли на наши земли.

Но не тяжелая жизнь на порубежье больше всего волновала теперь Михаила Шеина, к ней он успел привыкнуть, притерпеться. Больше всего беспокоили его слухи о делах в стольном граде, ведь все, что делалось в центре, позже находило самый непредсказуемый отзвук на самых удаленных местах…

И только в середине мая до крепости стали доходить слухи о смерти царя Годунова и о том, что вся его родня, все его сторонники находятся теперь в опале, поскольку на троне воцарился Дмитрий Первый.

«Как? Когда успел этот вор Лжедмитрий, загнанный в угол, добраться до самой Москвы?» — спрашивал себя Шеин и не находил ответа на этот сакраментальный вопрос. И только еще через какое-то время он доподлинно узнал о том, что воевода Басманов, прикрывавший со своими войсками дорогу на Москву в Кромах, капитулировал, позволив Отрепьеву с большой помпой прибыть в Кремль, разумеется, на белом коне…

А еще через неделю, объезжая сторожевые посты вне крепостных сооружений, Шеин заприметил длинный обоз, впереди которого ехала карета, такая грязная, будто ее долго и основательно окунали в мерзкую болотную жижу.

— Опальные Годуновы и их родня по женской линии сосланы в свою самую отдаленную вотчину, к нам, на Северу, — с откровенной насмешкой произнес второй воевода Плещеев, сопровождавший Шеина. — Погуляли в Москве, теперь пускай у нас комаров покормят. Говорят, у Семки Годунова очень красивая женушка… Как-нибудь надо совершить набег к ним в гости…

Шеин, не веря своим глазам, смотрел на то, как кучер, лицо которого, густо припорошенное пылью всех российских дорог, больше походившее на маскарадную маску, остановил лошадей, спрыгнул с козел и открыл дверцу кареты. Из нее на землю ступил Семен Годунов, за ним козликом выпрыгнул князь Мстиславский, потом… У Михаила сердце ухнуло вниз!..показалось кукольное личико Варвары, но она не вышла из кареты. Увидев чужих всадников, она не решилась прогуляться-поразмяться после длинного тряского пути…

— Непременно заеду в гости к жене Годунова, — продолжал петушиться Плещеев, — а то у нас здесь такая скука…

К тому времени главный воевода Шеин еще и думать не думал о том, что этот самый Плещеев одним из первых послал «поклонную грамотку» новому русскому царю, захватившему трон Рюриковичей с помощью поляков. Чуть позже на «поклон» к новому государю отправятся очень многие дворяне да бояре, а кто сам не сможет засвидетельствовать почтение и повиновение, те будут наперебой слать нарочных с письменными уверениями в «нижайшем и почтительнейшем…» Шеин же никому кланяться не собирался, но…

* * *

Это произошло в одну из теплых лунных ночей, когда в воздухе плавали ароматы цветущих садов. Шеин обходил, по своему обыкновению, посты в крепости. Тут-то он и усмотрел каких-то темных людишек, таскавших из порохового склада бочонки и складывавших их на телеги. Подняв тревогу, Шеин первым бросился на воров и зарубил того из них, кто попытался оказать ему сопротивление. Когда связанных разбойников притащили в гарнизонные казематы и провели первые допросы, то все тайное стало явным. Оказывается воевода Плещеев договорился о продаже пороха и другого «зелья» людям какого-то Ивана Болотникова, за что получил от них хороший куш. (Скоро о воровских делах атамана Болотникова узнает вся крещеная Русь!)

Шеин приказал взять под стражу всех виноватых в этой неприятной истории и провести самое тщательное дознание всех деталей и обстоятельств. Задержать-то виновных задержали, а вот удержать за решеткой не смогли. Плещеев с Болотниковым подкупили стражу и вырвались на свободу. Ищи теперь ветра в поле…

Сразу после всех этих тревожных событий к главному воеводе пришел голова станичной службы Прохор Безверхий, переведенный на Северу по просьбе Шеина.

— Мои станичники перехватили гонца, направлявшегося в Москву. Он вез тайное послание, в котором было злобное поношение всех твоих дел в гарнизоне.

— Где послание? — быстро спросил Шеин, посмотрев на дядьку Безверхого так, словно впервые его видел.

— В том-то и заковыка, что его у меня нет. Не смог я сам сюда прибыть с тем посланием, потому доверил доставить его станичнику, но, видать, моего посланника также перехватили… Но я успел прочитать то, что там было написано. Знаешь, что я тебе скажу? Надо поскорее отправить «поклонную грамотку» новому царю. Слышишь? Как можно скорее. Только она еще сможет тебя спасти.

— И не подумаю! — подойдя вплотную к Безверхому и некоторое время помолчав, резко ответил Шеин. — Тут и так все идет наперекосяк, неразбери-поймешь…

— А ты подумай! — настаивал сторожевой голова. — Как следует подумай! Знаешь такую загадку? «Ни в огне не горит, ни в воде не тонет»? Не знаешь? Это лёд. Всего-навсего лёд. Вот и тебе надо заледенеть сердцем, плюнуть на всю свою дворянскую гордость и поклониться, низко поклониться новому государю. Хотя бы только для видимости, а там видно будет…

* * *

…В Дворцовом приказе особо доверенные дьяки шелестели бумагами, которых здесь скопилась чертова прорва. Самые важные документы дьяки складывали на стол старшему дьяку, а тот, переложив их на большой поднос, отдавал голове приказа. Голова приказа в свою очередь относил все это в апартаменты, обживаемые Дмитрием Первым — царем Московским и всея Руси.

Очередной такой поднос с грудой бумаг находился у подножия трона и возле него, стоя на коленках, копошились наиглавнейшие советники нового царя, в которых легко можно было признать уже знакомых нам иезуитов Паоло Прозитино и Болислава Спенсерку.

— Что там у нас на сегодня? — буднично заглянул в тронный зал его новое величество, позевывая.

— Много всяческой ерунды, — морща нос от отвращения и зачем-то облизывая губы, сообщил Прозитино.

— Сейчас я посмотрю, — сказал царь и, подойдя к подносу, пошевелил бумаги носком мягкого узорчатого сапожка.

— Ну, дайте мне в руки хотя бы вот эту бумагу, что ли…

— Пожалуйста, ваше величество, — сказал Спенсерка, подавая указанную грамотку царю.

Бегло просмотрев ее, Дмитрий Первый принялся задумчиво бродить по залу.

— Очередная «поклонная», — наконец произнес он. — На этот раз от главного воеводы Новгорода-Северского Михаила Шеина. Это не тот ли Шеин, что участвовал в сражении против меня под Добрыничами?

— Он самый, — кивнул Прозитино и тут же дал ему характеристику: — Умелый воин. Такого лучше иметь в качестве друга, чем врага.