После короткого спора было решено, что об их совместной прогулке накануне вечером все будет держаться в тайне до возвращения Пьера Бабилу. Однако Поль Марвежа подозревал, что многие подельники его уже придали дело огласке. Да и сам он еле сдержал себя, чтобы не поделиться секретом с супругой. Впрочем, она очень сердилась на него: супруг оставил ее в лавке одну, правда, с приказчиком, и это в воскресенье утром, когда самая что ни на есть торговля. Призываемый профессиональным долгом, Поль Марвежа попрощался с честной компанией и вернулся к своему мясному прилавку. Там, под пристальным оком супруги, сидевшей за кассой, он и провел остаток дня с ножом и мясорубкой наедине. Свинина, баранина, телятина – все напоминало ему о Пьере Бабилу. Он нарезал на куски, взвешивал и продавал тело бедного церковного сторожа. Его чуть было не стошнило. С большим трудом продолжал он работу до самого закрытия.

Весь остаток дня он провел в тумане грустных мыслей. Время от времени срывался из дому, где по воскресеньям, как обычно, собиралась вся семья, и бегал к лачуге Пьера Бабилу. Никого! Он ничего не понимал. Ночью он не мог уснуть – мешало собственное большое тело. Казалось, будто его нафаршировали огромными валунами. Несколько раз он даже похныкал, словно малое дитя. Впервые в жизни он боялся темноты и тишины. В ушах не шумела даже его собственная кровь.

Два дня мясник с подельниками потратили на поиски – но так, чтобы никто об этом не узнал. Они спустились аж до Меймака, потом и до Трейняка, наконец до Сорняка – все впустую. Дошло до того, что они стали вспоминать «Отче наш», прямо как этот сторож, заметил учитель. Поль Марвежа потерял вкус к мясу.

Утром в среду – этого следовало ожидать – аббат Мартэн сообщил об исчезновении Пьера Бабилу в жандармерию кантона. В Лярусиль явились двое усатых жандармов и опросили всех, кто недавно видел церковного сторожа. Провинившимся бесполезно было хранить молчание и дальше. Один за другим они сознавались в своей проделке – словно сдавали экзамен. Поскольку их рассказы совпадали даже в мелочах, жандармам пришлось отказаться от идеи убийства с последующим утаиванием покойника. Остановились на гипотезе о суициде, вызванном испугом и отчаянием. Но даже в таком развитии событий ответственность Поля Марвежа и его приятелей казалась очень тяжкой. Сами того не желая, они, тем не менее, довели беднягу до смерти. Поиски в лесу и вдоль берега реки результатов не дали, тело осталось не найденным. Эта нехватка вещественного доказательства выглядела местью сторожа. Пребывая на небесах, он доставлял больше хлопот, нежели обитая в своей привычной шкуре. В поселке говорили только о нем. Он всем нравился, все о нем сожалели, а души набожные после случившегося поговаривали о его поведении как о назидательном. Другие, вздыхая, отмечали его неброский ум, скромность поведения и несравненную гармонию его колокольного боя. Что касается его «палачей», тех все порицали. Их осуждали местные газеты. Один парижский журнал даже опубликовал фото Поля Марвежа, «тупого мясника, зачинщика жуткой комедии, стоившей жизни церковному сторожу».

После такого публичного оскорбления колбасник уже не осмеливался появляться в магазине. Лицемеры, думал он, убил бы всех одним ударом зонтика. Запершись у себя в доме, опустив жалюзи и прикрыв ставни, расхаживал он кругами и хныкал. Рыдали на нем и жир, и мышцы. А вернувшись из лавки, за него принималась и жена, и он с влажными ладонями выслушивал ее упреки, опустив голову.

– Когда мальчишки занимаются подобными выходками, еще куда ни шло! – зудела она. – Но чтобы мужчина в возрасте и с положением, коммерсант! Это либо от испорченности, либо от глупости, попомни мои слова! Всех вас нужно упрятать за решетку!

В тюрьму их не посадили. Через три недели бесплодных поисков дело было закрыто. Жандармы уехали, оставив по себе недовольное население, исполненное подозрений и подавленное загадками.

А немного погодя неожиданно умер Луазеле. Врач говорил что-то о закупорке сосудов, но всем жителям было ясно: парикмахер скончался от угрызений совести. Поскольку он был совершенным безбожником, на похоронах не полагалось присутствие священника, и за катафалком шли только приятели покойного. Даже Поль Марвежа, не выходивший из дому целый месяц, – и тот не смог отказаться от проводов. Повозку тащила тощая кляча, на стоящих вокруг гроба венках подрагивали стеклярусные цветы, белые и фиолетовые. Шел дождь, плотный, холодный, пробирающий до костей. Мужчины шли первыми, женщины за ними, шли по двое, под большими зонтами. Иногда процессия разрывалась, чтобы обойти лужу. Миновали последние дома, и открылись во всей красе влажные пашни и чернеющие голыми ветками перелески. Теофил, семенивший рядом с Полем Марвежа, философски вздохнул:

– Кто бы мог подумать, что он так скоро нас покинет? В прошлое воскресенье он надул меня в белот!

– Со сторожем – это он ведь придумал, – процедил Поль Марвежа сквозь зубы.

– Он? – переспросил учитель. – Не шути! Это был ты!

– Как это я?

– Во всяком случае, так написали в газете! – ответил Теофил.

– И вы поверили тому, что написали газеты? – крикнул мясник. – Хоть и знаете, что это неправда. Это он, Луазеле, и никто другой! Припомните, дело было у папаши Назо, и Луазеле мне сказал…

– Все же Бабилу нес ты! – отрезал Теофил.

– Конечно, дурень набитый! Я же из вас самый сильный!..

– Самый сильный, самый сильный! Есть и посильнее! Если ты это сделал, значит, ты этого хотел! Чтобы всех удивить! А еще на мэрию заришься!..

– Господи, помоги! – пророкотал мясник, сжимая кулаки.

Несколько человек, бывших не в курсе, запротестовали:

– Тише вы, может, хватит уже? Или забыли, где находитесь? Вы на похоронах или черт-те где?

Поль Марвежа проглотил гнев, будто кусок черствого хлеба, и проворчал:

– Мы еще об этом поговорим…

И тут от поселка до них донесся колокольный перезвон – в том похоронно медленном ритме, что приличествует траурной церемонии. Все головы удивленно повернулись назад.

– Что это? – спросил Теофил.

– Кюре оказывает нам любезность, – ухмыльнулся учитель.

– Почерк не его! – сказал Поль Марвежа.

И словно чтобы подтвердить истинность этих слов, к кортежу приблизился какой-то черный силуэт. Аббат Мартэн! Он шел пешком, толкая велосипед, ибо дорога шла в горку. Без всякого сомнения, он возвращался с фермы Ляжуани. Во всяком случае, не мог он сейчас звонить в колокола. Кто же, в таком случае, заменил его? Сторож, конечно же! Он возвратился! Огромная радость накатила на сердце Поля Марвежа. Подозрения в его адрес развеются. Он посмотрел на приятелей – их физиономии тоже расцвели.

– Пьер Бабилу! – воскликнул мясник. – Эх, и доберемся мы до тебя, негодяй!

– Так, – высказался учитель, – можно сказать, что вы извлекли все же пользу из всего этого спектакля!

– Ах ты, грязная свинья! – заорал Поль Марвежа, толкая соседей локтями.

Все засмеялись, и парикмахер в своей коробке был забыт. Поль Марвежа решительно выбрался из тесных рядов и быстро направился к поселку. За ним, несмотря на проливной дождь, секущий лица, последовали остальные. Кортеж разваливался. Негодующие жены окликали своих мужей: