понадобиться, ни разу не промелькнула у них в голове. Тристана такая умница, такая ответственная. Никогда никаких глупостей, никакого ребячества.

– Если что, звони мне, – каждый день говорила мама, прощаясь.

Старшая дочь не звонила никогда. Если она не знала, как поступить, то звонила тете Бобетт. Она догадывалась, что тетя ей не поможет, но, по крайней мере, обращалась к человеку, которому не была безразлична.

Тетю не возмутило решение сестры и ее мужа.

– Правильно, нечего тебе делать в саду.

– Летицию надо класть на спинку или на животик?

– Понятия не имею. Кладешь ребенка в кровать, он сам повернется так или сяк. По опыту знаю.

Благодаря этому оригинальному совету Летиция избежала странного предписания тогдашних педиатров, требовавших класть младенцев на живот – эту скверную привычку многие дети сохраняли потом на всю жизнь.

Если не считать такого рода сомнений, Тристана обожала сидеть с сестрой. Было невероятно интересно с ней возиться или просто наблюдать за ней. Оттого что на Летицию был постоянно устремлен любящий взгляд, она исключительно быстро развивалась.

Вечером, когда возвращались родители, папа шутил:

– Ну что, миленькие мои, а ужин вы нам приготовили?

Тристана по привычке смеялась из вежливости, давая понять, что оценила абсурдность его вопроса. Мама считала себя хорошей матерью: буфет и холодильник ломились от продуктов.

Нора готовила ужин, Флоран накрывал на стол. Тем временем Тристана кормила сестру из бутылочки, целовала ее и укладывала спать.

– Не волнуйся, Летиция, я скоро к тебе приду.

За столом ее для проформы спрашивали:

– День прошел нормально? Малышка вела себя хорошо?

Поскольку Тристана всегда твердо и убедительно отвечала “да”, родители быстро переставали ее слушать. Пока она была единственным ребенком, Тристане приходилось соблюдать правила и дожидаться конца трапезы, чтобы выйти из‑за стола. Теперь у нее имелся прекрасный повод попросить разрешения уйти, доев свою порцию.

– Можно я пойду к сестричке?

Родители охотно разрешали, тем более что им не терпелось вернуться к своей нескончаемой идиллии. Не то чтобы они очень стеснялись при дочери смотреть друг другу в глаза, но присутствие третьего лица пяти лет от роду препятствует некоторым признаниям.

Нет ничего приятнее, чем смотреть, как спит тот, кого любишь. А если спящий еще к тому же младенец, счастье удваивается благодаря тайне: что видит во сне трехмесячное существо?

Тристана могла любоваться спящей Летицией бесконечно. Она боялась дышать, чтобы не разбудить ее. Благодаря абсолютной тишине она различала малейший вздох: этот едва уловимый звук переполнял ее душу радостью.

Она приподняла изголовье своей кровати, чтобы ни на миг не терять сестру из виду. Ложилась спать набок, лицом к ней. Свет ночника позволял ничего не упустить из этого чарующего зрелища.

Чаще всего их будили шаги родителей на лестнице и их появление у себя в спальне. Они, мягко выражаясь, были не столь деликатны, как их старшая дочь. Иногда Тристана слышала, как они говорят:

– Ты не думаешь, что мы слишком шумим и можем разбудить девочек?

– Да что ты! В этом возрасте дети спят как сурки.

Когда Летиция просыпалась, она не начинала кричать сразу. Тристана видела, что сестра как бы раздумывает, спрашивает себя, какой тон лучше взять. Тогда старшая брала ее на руки и прикладывала ей палец к губам:

– Шшш! Если будешь плакать, сюда придут папа с мамой. Ты же хочешь побыть со мной без них, правда?

Казалось, ребенок понимал ее и не плакал. И тогда Тристана напевала ей вполголоса песенки собственного сочинения на какой‑нибудь нескладный мотив:

– “Папа с мамой добрые, но больше любят играть друг с другом, они не любят детские игры, у них свои странные взрослые игры, они никогда не были детьми, мы никогда не будем взрослыми…”

Кроха слушала как завороженная, млея от этих дерзких песнопений, и иногда лукаво ухмылялась. Если она была голодна, то указывала на бутылочку рукой. Тристана благоговейно ее кормила. Летиция сосала, глядя сестре прямо в глаза. Та помогала ей отрыгнуть воздух и снова укладывала в кроватку.

Иногда причина недовольства бывала иного свойства. Летиция заявляла об этом пронзительными воплями. Тогда Тристана меняла ей подгузник, не забыв предварительно вымыть попу.

Потом сестры одновременно засыпали. Ничто так не украшает любовь, как совместный сон. В комнате родителей тоже происходило что‑то похожее на чудо: Флоран обнимал сзади Нору для погружения в супружеский сон. Однако, как ни велико было их удовольствие, с удовольствием спящих детей оно сравниться не могло. В него вторгались банальности, мысли о завтрашнем дне: “Милая, напомни мне утром выставить на улицу мусорные баки, а то в прошлый четверг мы забыли”.

Девочки, со своей стороны, жили только в настоящем. В Книге Бытия был вечер, и было утро. В детском времени нет ничего, кроме сейчас.

Ночью Тристана просыпалась при малейшем писке. Родители ничего не слышали, о чем свидетельствовал папин храп. Старшая вставала, подходила к младшей – их кровати разделяло расстояние не больше метра, – брала ее на руки и клала к себе на грудь. Чаще всего биение сердца Тристаны успокаивало Летицию. Тристана, как влюбленная сомнамбула, нашептывала ей на ухо слова, предшествующие членораздельной речи: та-та-та, ми-ми-ми. Они несли сообщение: все хорошо, я тут, я оберегаю тебя.

Тристана была капитаном. Никакое крушение не угрожало их кораблю. Она снова укладывала маленького юнгу и ложилась на свою кровать. Курс на зарю. Прибудем в порт без опоздания.

Когда впереди начинали маячить рассветные берега, старшая готовилась пришвартоваться. Ей нравилось спускаться вниз первой, раньше родителей, дабы показать, что она ответственный член семьи. Она опасалась, что они усомнятся в ней. Как же она заблуждалась в своих опасениях!

Тристана знала, что эта прекрасная жизнь продлится год. В пять лет год – это бесконечность. Она ни на миг не задумывалась о том, что будет дальше.

Случалось, за столом папа или мама с бессознательным садизмом, свойственным их возрасту, говорили:

– На будущий год, когда Летиция пойдет в ясли…

Или:

– Когда Тристана пойдет в подготовительный класс…

Девочка стискивала зубы и ждала, когда ужас отступит. Если не давать ему воли, страх проходил быстро.

Им с Летицией не нужно было знать, что такое вечное возвращение[14], чтобы им наслаждаться. В раннем детстве еще не сетуешь на обыденность. Сестры упивались каждой мелочью своей повседневной жизни.

Тристана быстро заметила, как безотказно действует на младенца комизм повтора: одна и та же шутка, многократно повторенная, с каждым разом смешила Летицию все больше. Казалось, механизм смеха у ее сестры может работать без остановки. Она прекращала ее смешить, только когда чувствовала, что