— Ладно тебе… — примирительно сказал Бородин после паузы. — Лучше скажи: завели уголовное дело по факту похищения и гибели солдата Сергея Капустина?

— Наверное, военная прокуратура возбудила, — пожал плечами Грязнов.

— А он в этом деле в каком качестве фигурирует? — Олег кивнул на экран, где Забельский беседовал с очаровательной тележурналисткой Ольгой Замятиной из соперничающего канала КТВ. — Как свидетель или — кто?

— Александр Борисыч мне объяснил, что, строго говоря, он — потерпевший. Денежки-то, что он выслал посреднику за выкуп, ухнули. По этому поводу Григорий Иванович недавно очень эмоционально и не менее публично негодовал в ток-шоу на своем РТВ: что-то там насчет вероломства своих чеченских партнеров… Но все равно был настроен оптимистично. Божился, мол, жизнь и безопасность наших солдат для него дороже всего на свете.

— Получается, что нет никакой возможности вывести его на чистую воду?

— Хочешь сказать, как покойный Константин Сергеевич, что на дух не веришь в его гуманизм? — спросил Денис.

— Нет, не верю.

— И правильно делаешь! Меня сейчас больше занимает уже не то, почему прослушки установили, а почему их так же внезапно сняли. Как если бы их кто-то вспугнул… И опять же это могли сделать только государственные структуры! С привлечением саперов и милиции.

— Но бомбу-то они все-таки нашли? — напомнил Олег.

— Могу поспорить: они же сами ее и установили! — хмыкнул сыщик. — Я бы на их месте так и сделал. Сами поставили, сами же нашли. Позвонил бы с автомата в милицию про бомбу, потом приехал ее искать и преспокойно установил бы ее в мусоропроводе, предварительно выгнав жильцов на улицу… Кинологу — денежная премия, его Мухтару — телячья вырезка. А если серьезно, возможность манипулировать милицией и саперами есть только у ФСБ и прокуратуры. Хотя не факт… Вижу в твоих глазах сомнение… — Денис погрозил пальцем. — Только не воспринимай мой бред за единственно возможную версию. Да не забывай при этом, что начальник службы безопасности у нашего Григория Ивановича… — он кивнул на экран телевизора, где уже был виден приземлявшийся самолет, — бывший полкаш ФСБ Колобов Федор Андреевич.

Они молча смотрели, как подают трап, как спускаются по нему пятеро ребят — совсем молодых, исхудалых, одетых кое-как, в разномастные мятые спортивные костюмы, и почему-то в вязаных шапочках.

Забельский жал руку каждому, обнимал, что-то им говорил. Только потом они попадали в объятия плачущих матерей. Григорий Иванович время от времени отворачивался, чтобы украдкой вытереть глаза.

— Вроде двойников не наблюдается… — недовольно пробурчал Денис. — А жаль… Но видик не выключаем, пусть продолжает записывать. Потом посмотрим…

— Скажи честно, ты будешь продолжать расследование?

— Не забывай: у нас с тобой договор, — ответил сыщик. — И я хотел бы получить по нему причитающиеся мне бабки. Я никогда не отказываюсь, если взялся. Таков мой жизненный принцип. Но я всего лишь сыщик из частного агентства. То есть крот, который копает в темноте. А этим бы лучше заниматься при свете дня и под покровом гласности. Для этого существуете вы, журналисты. В отличие от нас, вы можете воззвать к общественным эмоциям, как это сейчас делает Забельский… Вон посмотри на него! — он кивнул на экран. — Вот как надо в нужное время и в нужном месте пускать скупую мужскую слезу. Учти, сейчас наш герой плачет не столько от сознания собственной неуязвимости, сколько от жалости к нам, бессильным схватить его за руку. Словом, чтобы вывести его на чистую воду, нужно эту воду, в которой он привык ловить рыбку и прятать концы, основательно прочистить. И эта грязная вода — Чечня. Хорошо бы поехать туда и покопаться там, на месте. Но это гиблое дело — проводить расследование по поводу похищения людей там, где они пропадают. Нашей «Глаше», так мы зовем между собой «Глорию», при всех ее неоценимых качествах, это не по силам. И вообще, если Восток — дело тонкое, то Чечня — темное. И ничего не попишешь. В Чечне каждый уважаемый человек, будь то прокурор, министр, судья или мулла, держит в погребе парочку русских рабов или заложников. Это считается хорошим тоном, и по их количеству судят о респектабельности и положении в высшем обществе… Причем расценки там строгие. Один западный журналист или гуманист стоит там двух наших гуманистов, либо пяти офицеров, либо десяти солдат.

— Но я бы мог этого гражданина по фамилии Забельский привлечь к уголовной ответственности за поощрение торговли живым товаром… — мрачно предположил Олег.

— Руки коротки, — отмахнулся Денис. — Боюсь, наша прогрессивная и мировая общественность не поймет. Сразу же во всех либеральных изданиях появятся гневные филиппики. А свора его адвокатов докажет как дважды два любому суду: выкуп заложника или пленного есть акт милосердия и потому законом не преследуется.

— Я это все понимаю… — Олег достал из холодильника пару бутылок «Балтики» номер три.

Не успел он их откупорить, как в прихожей щелкнул замок, открылась дверь, и послышались голоса Люси и Нади, вернувшихся из кино.

— Зря время не теряете, — заметила Люся, зайдя к ним на кухню. — И правильно делаете…

Мужчины тут же вскочили, Денис предупредительно подвинул хозяйке свой освободившийся табурет.

— Плесните, ребята… — Люся подставила фужер. — А то душно было в кинотеатре. Кому косточки перемываете, если не секрет?

— А все ему, благодетелю нашему, — в тон ответил Денис, кивнув в сторону экрана. — Специально вот пришел к вам на него полюбоваться, как раньше на футбол — с пивом и всеми делами, чтоб не пропустить исторический момент.

— И как ему все сходит и удается… — сощурилась Люся в сторону экрана. — Все сходит с рук! И все только удивляются и разводят руками…

— О том и толкуем, — согласился Олег. — С какой стороны и на какой козе к нему подъехать.

Люся отставила недопитый стакан, перевела Взгляд с мужа на гостя и обратно.

— Денис… Я прошу вас, отговорите Олега! Наверняка уже собрался лететь в эту чертову Чечню! Я же по глазам вижу.

Они промолчали, отведя взгляды в сторону.

— Вроде я тебе ничего еще не говорил… — пробормотал Олег. — И не собирался. С чего ты взяла?

— Я прекрасно вижу, к чему все идет! — отрезала Люся. — Ты ночами не спишь после истории с этими чертовыми подслушивающими устройствами, ты все думаешь и терзаешься… Как будто только ты виноват в том, что происходит! Представьте себе в газете старую рубрику советских времен: журналист меняет профессию. По заданию нашей редакции известный эссеист и публицист Олег Бородин становится чеченским рабом и ведет репортаж о своих ощущениях прямо из зиндана.

Мужчины многозначительно переглянулись.

— Послушайте, а был ли мальчик? — вопросил Денис, сочувственно глядя на Олега. — Кто-нибудь видел эти прослушки? Может, их в природе не было?

Люся устало отмахнулась:

— Ребята, я все понимаю… Только не надо разговаривать со мной, как с неполноценной, ладно? Некий оператор по имени Катя рассказала Олегу про все, что говорится у нас дома… Если он, — Люся кивнула на экран, где уже показывали другие новости, — держит всех нас за идиотов, то это еще не значит, что его нельзя схватить за руку! Но с другой стороны, мы живем в России, а значит, потому мы и бедны, что он, сволочь, богат. И значит, априори во всем виноват только он! Почему все шишки на него, на Забельского? Денис, хоть вы объясните мне, бестолковой.