недавних пор? Так вот я погорячилась. Проблем не было, и все вообще было прекрасно.

Проблемы начались ТЕПЕРЬ.

Носок зацепился за шляпку гвоздя в палубе при очередной попытке беглеца дернуться в сторону, корабль качнуло, и яйцо выскочило из своего утеплителя, как пробка из бутылки.

Словно в страшном кошмаре я смотрела, как белое с золотыми прожилками яйцо редкой магической птицы аристель летит по дуге, чтобы со всего размаху встретиться с суровой реальностью в виде палубной доски.

Смотреть было слишком страшно, так что я зажмурилась, а еще и глаза ладонями закрыла.

ХРУСТЬ!

Ну все, спать буду теперь на коврике перед своей каютой, потому что аристель меня ни в жисть не простит и обратно не пустит.

Пока я с мрачной решимостью представляла как буду соскребать яйцо с палубы, чтобы похоронить по каким-нибудь птичьим обрядам, рядом раздался голос Амелии:

— Ой, какой хорошенький!

Я раздвинула пальцы и приоткрыла один глаз. Потом второй. потом убрала ладони от лица и клацнула зубами, поднимая отвисшую челюсть.

Картина была следующая: Амелия сидела на палубе и с умилением наблюдала, как пестрый птенец, напоминавший цыпленка, которого уронили в разноцветные краски, с остервенением дергает шерстяной носок в попытках снять тот с гвоздя.

— Так. — сказала я, уперев руки в боки.

Амелия кинула на меня быстрый взгляд и на всякий случай отодвинулась от цыпленка. Тот угрозу в моем голосе не заметил и продолжил терзать носок. Я подошла к этому пернатому сорванцу и грозно встала над ним.

Птенец еще немного подергал носок, а потом меееедленно так запрокинул голову и увидел меня.

— Пи-пи? — растерянно сказало то пушистое чудо.

И сказал еще, зараза, с таким умилительным видом, что я почти готова была ему простить и побег, и палку колбасы, которой придется откармливать мамочку-наседку, но в это время Амелия напомнила о себе:

— А что это за порода? Такой умненький, я бы тоже себе хотела!

Прощения отменяется, жалость тоже! Как объяснить юной графине, что это пушистая контрабанда, о которой нужно молчать?

— Понятия не имею, — честно соврала я в порыве вдохновения. — Я вообще покупала яйцо в дорогу. На яичницу, — добавила мрачно, кинув многообещающий взгляд на цыпленка.

Тот нервно сглотнул и стал тихонечко залезать обратно в носок, как будто это могло его спасти.

40

Спустя полчаса я оказалась в самой идиотской ситуации в жизни. В руках — носок, в носке — цветной цыпленок, рядом — дочка вражьего рода, в руках у которой скорлупа от цыпленка.

И все смотрят на меня такими огромными, умоляющими глазами!

Цыпленок — в надежде, что я не расскажу его маме о его приключениях. И это разноцветное безобразие никак не смущает тот факт, что слинял из каюты он яйцом, а вернется пищащим птенцом. Ах, ты же в носке, и никто не заметит? Нет, ну если не заметит, то не расскажу. Прям торжественно клянусь, если аристель не поймет, что у нее теперь на одно яйцо меньше и на один голодный рот больше, я ей не расскажу, что тут кое-кто вылупился.

Кое-кто, кстати, уже начал открывать рот на сто восемьдесят градусов, намекая, что пора бы ребенка кормить, он всю жизнь некормленный между прочим.

Амелия делала огромные умоляющие глаза и просила где ей взять точно такого же? А вообще она лучше этого возьмет за любые деньги. Он же такой миленький, такой хорошенький, такой пушистенький!

Знала бы она, это этот миленький, хорошенький и пушистенький в еще яйцом заставлял нас с его матерью седеть! Что будет вытворять птенец — подумать страшно. А уже когда вырастет до взрослой особи, тут вообще возможно нам с аристелью придется съезжать из домика.

— Ну хочешь, я поселю тебя в нашем замке! Ты будешь за ним присматривать, убедишься, что с ним хорошо?

И вот сама того не ожидая, Амелия сделал предложение, от которого я не могу отказаться.

Поселиться в замке графов, которых наследница Роттор должна обходить по широкой дуге? Да меня никто и никогда не найдет! Даже искать не догадаются там!

— Мне надо подумать, — смилостивилась я.

Цыпленок в носке заегозил и запищал типа, ну чего тут думать-то? соглашайся!

— Вот, это уже лучше, чем категоричное «нет»! — радостно закивала Амелия.

— И посоветоваться кое с кем, — добавила я.

— Ты путешествуешь с мужем? — спросила эта святая простоста.

— Нет.

— С братом?

— Нет.

— С опекуном?

— Нет, — раздраженно произнесла я. — Я путешествую сама.

— Сама?!!

Я хотела спросить «а что тебе не нравится», но глаза у Амелии расширились и загорелись еще сильнее, хотя казалось бы куда.

— А что? — подозрительно спросила я.

— Это же так страшно! Я так увлекательно! Ах, я бы тоже когда-нибудь хотела путешествовать сама!

Тут у меня нехорошо засосало под ложечкой. Если эта восторженная прелесть едет в компании отца, то мое инкогнито кончится от одного взгляда графа. Уж он-то фамильные черты Роттор наверняка узнает.

— А с кем ты путешествуешь? — спросила я.

— С нянями, — понурилась Амелия. — Папенька боится отпускать меня одну куда бы то ни было, вот и приходится…

— А няни одобрят птенца? — с сомнением спросила я.

— Кто б их спрашивал, — фыркнула графиня, а потом спохватилась: — Так с кем тебе надо посоветоваться?

— Дааа… — неопределенно протянула я. — С одной курицей.

— Ты везешь с собой курицу? — удивилась Амелия. — А зачем?

— Случайно получилось. Знаешь, как бывает, открываешь сумку, а там у тебя десяток яиц, курица и надкушенная палка колбасы.

— Понимаю… — протянула девушка. — А можно посмотреть? Никогда живых куриц не видела!

Ох, да чтоб тебя!

41

Взвесив все «за» и «против» пришлось прийти к неутешительному выводу: предложение Амелии — лучшее, на что я могу рассчитывать. Спрячусь у Торсов — и никто и никогда меня не найдет! Тут главное не попасться на глаза ее папеньке.

Осталось только уговорить одну редкую магическую птицу изобразить курицу, и дело в шляпе.

— Жди здесь, — скомандовала я Амелии, когда мы подошли ко входу в мою каюту.

Нужно было вступить в преступный сговор со своим зоопарком, который наверняка снимает стресс колбасой. И точно! Я с трудом зашла, точнее, просочилась в узкую щелочку, чтобы ничей любопытный нос юной графини не засунулся в мою каюту и не увидел творящийся внутри бедлам.

Мышезавр и аристель сидели в обнимку на моей койке на коробке с яйцами и, покачиваясь в такт какой-то незамысловатой мелодии, которую они начириивали и напикивали вместе.

— Чем это вы занимаетесь? — спросила я, осматривая перевернутую вверх дном