Военные, должно быть, издалека меня заметили. Они пустили лошадей в галоп, быстро догнали нас и собрали нашу группу.

Это действительно оказались монгольские солдаты. По логике, исходя из того, что мне раньше говорили, они не должны были оказаться враждебными. Тем не менее, встреча обернулась дурно. Каждую из нас бесцеремонно обыскали. Очевидно, разыскивали деньги. Когда ничего не нашли, хмурый солдат перешел к угрозам.

— Давайте наличные, или мы вас сдадим китайским пограничникам, — угрожал он.

Я встревожилась, хотя и не поверила в серьезность шантажа. Я чувствовала, что солдаты решили попытать счастья, изобразить суровость и заработать на нас. Но по их виду непохоже было, что они готовы пойти до конца. Кроме того, они ничего не выигрывали, если бы в течение нескольких часов сопровождали нас до китайской границы. На самом деле между Монголией и Китаем нет соглашения о возвращении на родину северокорейских нелегалов, нам об этом сказали проводники. И, конечно, пограничникам на китайской границе делать больше нечего, кроме как заниматься пятью несчастными кореянками, сумевшими ускользнуть из сети. Военным и так надо следить за «зеленой линией», мы бы стали дополнительной обузой. Короче, монгольские солдаты блефовали. Я не растерялась, но, в конце концов, попутчицы неожиданно помогли нам выпутаться из затруднительного положения.

Наши три подруги сумели задобрить этих часовых пустыни с помощью запасов… косметики! Как настоящие кореянки, они захватили с собой кремы и лосьоны, которые теперь стали расхваливать беднягам с грязными и мозолистыми руками. В Корее состояние кожи считается главным атрибутом женской красоты.

Когда в Китае у нас в карманах завелась кое-какая мелочь, мы тоже стали покупать тубы и баночки с косметикой для красоты и защиты кожи. Но нам и в голову не пришло нести все это с собой через пустыню. Наши спутницы, хотя и весьма благочестивые, не забывали о кокетстве, даже пустившись в опасный путь.

Всадники, удовлетворенные новым приобретением, на всякий случай закрыли нас в бараке, где мы до вечера ждали решения своей судьбы. Вечером на горизонте появилась военная машина; длинный пыльный след поднимался за ней к огромному небу. Очевидно, этот грузовик прислали за нами. Наши монгольские надзиратели передали нас солдатам. Машина доставила нас на военную базу в пустыне.

Там солдаты без малейшего объяснения заставили нас спуститься в подвал изолированного здания.

* * *

В этой дыре я обнаружила женщин, детей, стариков. Всего нас было 18 человек из Северной Кореи, за последние дни попытавших счастья и сбежавших через пустыню. Мы больше не одиноки: теперь мы становимся частью все растущей группы соотечественников-нелегалов, ищущих свободы. Даже в плену быть частью группы спокойнее.

В течение двух недель мы оставались там, питаясь единственно вонючим супом и кислым молоком — горьким питьем, от которого монголы без ума и которое быстро внушило мне отвращение. Мне не хватало кимчхи как никогда в жизни! Ни один кореец не проведет и нескольких дней без этой китайской капусты; она готовится в рассоле с красными специями несколько недель. Иностранцы с трудом привыкают к пахучему блюду, от которого весь рот в огне. Но корейцам рис, говядина или овощи кажутся пресными без нескольких листочков кимчхи, это настоящий наркотик… Посреди неизвестной пустыни мне бессознательно хотелось вернуться к корням. Как любительница поесть, я зациклилась на нашем национальном блюде. Я ведь пережила голод и бывала в местах похуже, но именно в той затерянной стране, в неведении относительно собственного будущего, я страдала от отсутствия кимчхи!

И вот однажды, когда мы уже не надеялись ни на какое чудо, нас разыскали в этой пещере; выйдя из нее, мы сели в военную машину, которая повезла нас по степи в столицу, Улан-Батор. По пути мы встречали караваны верблюдов, я тогда впервые живьем увидела этих странных животных. Мы определенно находились на краю света, и никто не знал, сможем ли мы оттуда выбраться. К счастью, на дороге среди пустынного пейзажа машин прибавлялось. Я снова начала надеяться, я говорила себе, что мы едем к цивилизации, а это уже лучше степи. За несколько лет в Китае, после нищеты на ферме, я почувствовала вкус к городской жизни и стала городской девушкой.

Когда мы достигли Улан-Батора, я не поверила глазам: тротуары разбиты, дома ветхие, ни одного небоскреба. Все серое, грязное и, кажется, того гляди развалится. Эта жуткая деревня не могла быть столицей! Я после Китая спустилась с небес на землю. И все-таки мы должны найти спасение в этом городе облупившейся советской постройки. Если нет…

Нас к тому же не освободили, а отправили на огромную военную базу, где содержались уже 62 корейца. Сколько времени придется здесь провести?

Но все же — первый приятный сюрприз: есть рис и кимчхи! Какое счастье встретиться с будущими спасителями! Столовую снабжало южнокорейское посольство. Мы оставались в плену, но появилась надежда. Мы уже не совсем брошенные, кажется, соотечественники заботятся о нашей судьбе. Да, возможно, и безопаснее оставаться запертыми за высокими стенами, поскольку у Северной Кореи тоже есть посольство в Улан-Баторе и оно вполне может заняться нашей судьбой. Снаружи мы рисковали попасть в руки северокорейских агентов. Я не знаю, был ли обоснован этот страх, но после всех перенесенных злоключений ожидала чего угодно.

* * *

После трехдневного ожидания меня отвели на первый допрос к южнокорейскому официальному представителю. Я нервничала, но со мной была мама. Я старательно отвечала на все вопросы. Они хотели знать все: откуда я, как сюда попала, мои родственные связи с сопровождающей особой: в самом ли деле это моя мать? Вопросы оправданны: Южная Корея старалась выявить возможных шпионов с Севера, пытающихся проникнуть в страну. Две страны официально все еще находятся в состоянии войны. Дипломаты также подозревали в нас нелегальных иммигрантов. Случается, что китайцы корейского происхождения пытаются выдать себя за северокорейских «перебежчиков», чтобы получить визу в богатую Южную Корею.

В течение месяца следовали все более напряженные и подробные допросы.

За это время я познакомилась с другими беглецами из Северной Кореи и поняла, что большая часть из них прошла через те же страдания, что и мы, и нам даже повезло. Так, мы подружились с человеком, который до такой степени страдал от жажды в пустыне, что был вынужден пить собственную мочу. Две его попутчицы, не выдержав борьбы с голодом и жаждой, сгинули в необъятных песках…

Я помню еще господина лет 50-ти, с пошатнувшимся здоровьем; он уже несколько раз пытался бежать. Его отправили в Северную Корею, где жестоко пытали. На исходе сил, страдая от диабета, он сумел сбежать в Монголию, где, как он думал, наконец-то достиг цели. И все же мы видели, как он, источенный страданиями, медленно умирает…

Однажды солнечным днем он впал в транс в нескольких шагах от меня. Он трясся, у него изо рта текла слюна, и я очень испугалась. Мы немедленно уложили больного в помещении и позвали на помощь. Но врача не оказалось на месте. Через полчаса человек умер, не сумев перенести всех испытаний, которые в итоге спровоцировали эпилептический припадок. Настроение в нашей маленькой группе упало до нулевой отметки. Напрасно мы умоляли дипломатов сделать так, чтобы тело несчастного похоронили в корейской земле, у нас на родине. Теперь он спит вечным сном в Монголии, один, так близко от земли обетованной…