усложняет ее. Таким образом, если в отношении пластики антаблемент Богоявленского храма в принципе повторяет компромиссную форму антаблемента Федоровской церкви, то применение цветных материалов, в силу их подчеркнутой «инородности», с одной стороны, видоизменяет форму в сторону «классической» целостности, с другой — сообщает ей внутреннюю динамику, чему способствует и появление архитрава, образующего плоскостно-цветную ступень между кирпичной плоскостью стены и рельефно-цветной пластикой антаблемента (см. илл.).

Зодчие церкви Богоявления сохраняют трехчастное равномерное расчленение фасадов храма лопатками (бесстолпный храм имеет кубический объем), однако пример одновременно строившейся церкви Петра и Павла свидетельствует о полной изжитости этого приема в ярославском зодчестве. Фасады сильно вытянутого в плане Петропавловского храма украшены вертикальными гирляндами изразцов, поставленных на угол, которые с достаточной произвольностью «развешиваются» в широких простенках, создавая легко намеченное (но не подчеркнутое) единство стены и изразцового антаблемента (на фасадах Богоявленского храма эти гирлянды «развешаны» по лопаткам). Основная же роль вертикальных элементов оформления стен принадлежит сгруппированным полуколонкам. Характерно, что теперь они применяются не по всему фасаду, а только в углах. Это уже не «свисающие» полуколонки тутаевского собора, не ковровый узор толчковской церкви — это гладкие, длинные — во всю высоту фасада — стволы, лишь с одной, несколько приспущенной дынькой, сжатые в пучки — момент сжатия подчеркнут общей опояской полуколонок и острыми промежуточными выступами стены, умножающими число вертикалей,— эти мощные и вместе с тем легкие, стремительные пучки, усиливая углы, замыкают плоскости фасадов и служат опорой для весомых раскреповок антаблемента. Новая функция сгруппированных полуколонок — функция приставленных к стене опор — фиксируется применением белокаменных лиственных капителей. Такие капители увенчивают угловые полуколонки храмов Петра и Павла, Иоанна Златоуста в Коровниках (см. илл.) и Николы Мокрого (в последнем случае капители являются поздним дополнением к первоначальным полуколонкам).

Итак, творческая работа ярославских зодчих в области оформления стен, начавшись разрушением традиционной системы расчленения архитектурной поверхности, завершилась созданием системы обрамления фасадов, совершенно недвусмысленно тяготеющего к ордеру. Мы проследили основные этапы этого процесса: переработку «годуновского» антаблемента, сохранившегося на разрастающихся фасадах четырехстолпных храмов в виде раскреповок-импостов в верхней части лопаток, тогда как сами лопатки отчетливо обнаруживают свою новую, неструктурную функцию; затем использование элементов переработанной формы раскреповок-импостов при создании синтезированной, пластичной формы антаблемента и замена лопаток сгруппированными полуколонками, заполняющими протяженные фасады; наконец, возвращение к «классическому» антаблементу, но обогащенному новым качеством пластичности, и выявление ордерной функции сгруппированных полуколонок, раздвинутых к углам, освободивших фасады.

Мы видели, что творческий поиск новых форм и приемов обусловливался отчуждением фасадов от изменяющейся конструкции четырехстолпных храмов. Очевидно, что перемещение внутренних опор и восточной стены в продольном направлении, продольное растягивание подкупольного квадрата — все эти изменения прежде всего должны были отразиться на боковых, удлиняющихся фасадах: именно здесь в первую очередь ослабевали и рвались прежние структурные связи между конструкцией и архитектурной поверхностью. И мы видели, что именно продольные фасады становились местом применения новых приемов организации архитектурной поверхности (умножение числа закомар в завершении, умножение оконных проемов, тектонические деформации лопаток, сплошное заполнение полуколонками и т. д.), которые затем, при выравнивании плана, переносились и на лицевые фасады. Таким образом, разрушение традиционной структурной обусловленности оформления стен вело к пересмотру и разрушению всей традиционной системы оформления и открывало почти неограниченные возможности при создании новой системы. Отчужденная поверхность приобретает самостоятельное значение, приобретает самоценность выражения; этим и объясняется пластическая сила новых декоративных форм и развитие принципа «органичного» единства оформления и поверхности, которое мы наблюдаем в ярославском зодчестве вплоть до постройки тутаевского собора.

Но оформление стен ярославских «холодных» храмов не сводится к выявлению отчужденности фасадов. Изменения, которым подвергается традиционная четырехстолпная конструкция, не затрагивают ее принципа, более того — приводят, как уже говорилось, к противоположному результату по сравнению с творчеством строителей московских бесстолпных храмов. Поэтому новые принципы декоративного решения фасадов, естественно и быстро сложившиеся в условиях радикального преобразования всей структуры храма, так медленно формируются и так кратковременно господствуют в ярославском зодчестве (фактически, эти принципы воплощаются в полной мере лишь на фасадах тутаевского собора). Само удлинение фасадов, являющееся прямым следствием предпринимаемых конструктивных изменений, предполагает вполне определенный и, как выяснилось, довольно узкий выбор форм и приемов при воплощении новых архитектурно-декоративных принципов. Мы сталкиваемся здесь с характерным противоречием в творчестве мастеров «ярославской школы»: с одной стороны, целеустремленное наращивание протяженности фасадов, с тем чтобы художественно осмыслить и обогатить эту протяженность, с другой — неминуемые трудности такого осмысления, необходимость вырабатывать совершенно особую, в рамках архитектуры XVII в., организацию поверхности.

Таким образом, возрастающие возможности оформления отчужденных фасадов оборачиваются возрастающими структурными ограничениями, очевидно гораздо более тесными, чем в зодчестве «московских» бесстолпных храмов. Используя эти общие для эпохи возможности, преодолевая эти специфические для «школы» ограничения, ярославские зодчие создают собственный вариант оформления стен, в котором, в силу его противоречивости, с особой наглядностью преломляется повсеместно действующая логика формообразования, а медленность и постепенность осуществления этого варианта позволяют последовательно проследить весь процесс становления форм.

Дворец в Нескучном

Г. М. Анциферова

Дом в Нескучном саду, получивший название Александринского дворца (см. илл.), принято считать произведением позднего классицизма. Его дворцовый облик связывали с деятельностью архитектора Е. Д. Тюрина в З0-х годах XIX в., когда он был главным архитектором Московской дворцовой конторы. Но, как будет показано в статье, облик здания сформировался гораздо раньше. Оно принадлежало Орловым с 90-х годов XVIII в., до того домом владели Вяземские, а в середине XVIII в. здесь стоял дом П. А. Демидова.

Целью этой статьи является отождествление здания Александринского дворца с домом П. А. Демидова и уточнение времени его перестройки в период классицизма.

Вид садового фасада дома П. А. Демидова дошел до нас на гравюре в книге академика П. С. Палласа, изданной в 1781 г. и посвященной описанию знаменитого ботанического сада Демидова (см. илл.)[195].

Предположение о тождестве дома на этой гравюре и Александринского дворца было сделано Л. П. Александровым, который, основываясь на совпадении этажности и количества оконных осей, счел изменившимся только декор здания[196]. Он увидел изображенный в книге фасад пластически так же мало расчлененным, как и современный садовый фасад дворца. Однако несомненно, что на гравюре центральная часть здания заглублена, хотя карниз не раскрепован на этом изображении, что можно объяснить архитектурной непрофессиональностью гравера (об этом свидетельствует и непоследовательное расположение теневой штриховки объемов). В то же время открытый балкон с ограждающей решеткой, поддерживаемый колоннами, находится на одной линии с боковыми частями, которые, таким образом, являются не чем иным, как ризалитами.

Но садовый