Макаренко не отступил, он продолжал творить. Ему утвердительно пожимали руку Горький и наследники Дзержинского – чекисты. Это они предложили Антону Семеновичу создать детскую коммуну имени Ф.Э. Дзержинского. Чекисты – замечательные люди революционной смелости, стражи революции, поняли и оценили гражданское значение учения Макаренко.

В течение семи лет Антон Семёнович создавал детскую коммуну имени Дзержинского мировой известности. Вчерашние беспризорные, девочки и мальчики, сегодня уже сидели за партами средней школы, вычерчивали сложные узоры фотоаппарата «Лейка», работали на сложных заграничных и отечественных станках. Созданный детский коллектив создавал ценности материальные и духовные – Человека. Коммуна имени Дзержинского описана Антоном Семёновичем в его повести «Флаги на башнях».

Антон Семёнович создал науку о воспитании, которая оправдала себя в образах тысяч воспитанных им граждан нашей Родины. Его система живёт и уверенно, победоносно заявляет о себе, о своём праве. Система живёт, а её оскорбители, жалкие космополиты, вроде Легина, падают в яму, ими же вырытую. Антон Семёнович Макаренко был Человеком и воспитывал как Человек – естественно, по-человечески, уважая нас, требуя от нас; воспитывал в труде, в мечте, перспективой, верой в коллектив, служением коллективу, воспитывал самим собою.

Что может быть в наше время важнее дела воспитания высокоидейного, здорового, примерной нравственности человека!

Дело воспитания в нашей стране должно быть отнесено к почётному перечню строек коммунизма, а это значит – дело всенародное.

«У человека должна быть единственная специальность, – говорил A.C. Макаренко. – Он должен быть большим человеком, настоящим человеком».

И это дело наших рук, нашей чести, нашей совести.

(Рукопись)

Говорить об Антоне Семеновиче нельзя, не говоря об облике педагога-воспитателя, о самом общественном явлении – воспитании подраставшего поколения, о том, как это делается, какими методами нужно воспитывать, и каким должен быть сам воспитатель. Из его рук выходил совершеннейший гражданин.

Встретился я с Антоном Семеновичем в декабре 1920 года. Ох, как это было давно, и был я тогда чуть помоложе. Я был, действительно, молодым, когда впервые встретился с Антоном Семёновичем…

Был на Украине один большой художник Васильковский (Сергей Иванович (1854–1917). – Л.М.), которому недавно исполнилось сто лет со дня рождения. Этого художника современники называли «солнечным художником», «художником света», так он изображал все красиво, светло: и небо, и природу, и землю. Вот таким же солнечным, поэтичным был и Антон Семенович. Смотреть на него было красиво, и сам он держался эстетично, красиво, и голову держал эстетично, и все у него было красиво, и походка у него была спортивно-эстетичная.

Антон Семёнович показывал уважение к людям, и во мне он, прежде всего, увидел человека, и этим поднял во мне человеческое достоинство. Конечно, тогда мне это было непонятно. Я был так далек от всяких тонкостей, на мне была кожа, как на бегемоте, а душа была покрыта струпьями красоты…

В колонию я прибыл пятым по счету. Когда я рассказывал ребятам о моей первой встрече с Антоном Семеновичем и о его поведении, когда я сказал Гришке Супруну, что Антон Семенович на меня странно влияет и что я его, вероятно, чувствую в своем сердце, тот мне на это ответил:

– Да ведь Антон Семенович колдун.

На самом же деле это был живейший, умнейший, энергичнейший человек. Человек с большой буквы.

Одно время Антон Семенович и ел, и спал с нами, потому что его комната не была готова. Он делил с нами все невзгоды и тягости 20-х годов, годов чрезвычайных событий и оскорбительного голода. Мы никогда не видели, чтобы Антон Семенович находился в состоянии покоя. Он был все время в состоянии напряжения, легко переходил из одного состояния в другое, от рабочего к гневному, к радости, заразительному смеху, а затем вновь к суровой жестокости.

Сам Антон Семенович также принимал участие в тех воинствующих играх, о которых говорится в «Педагогической поэме». Мы проводили эти игры в радиусе до 30 километров вокруг колонии, и Антон Семенович всегда бывал руководителем в этих играх. Он возглавлял тот или иной лагерь, а я почти всегда возглавлял другую, противоположную партию. Мы выходили далеко за пределы колонии, в естественные условия, в условия преодоления трудностей, причем Антон Семенович такими педагогическими путями лепил из нас настоящих людей и каленым железом вытравливал из нас пороки, которых мы нахватались за годы гражданской войны. Лепил он нас чудесной лепкой и наделил нас рядом живых человеческих достоинств. Как видите, я оправдываю характеристику, данную мне Антоном Семеновичем, и остаюсь неисправимым кокетом.

Многие педагоги даже тех лет упрекали Антона Семеновича:

– Как вы можете в ваших играх допускать лишение пищи своих питомцев?

А у нас игры проходили таким образом: одна из партий уходила из колонии часа в четыре утра и занимала оборонительную позицию, пряча свое знамя; другая партия выступала позднее. Но и той, и другой партии в два часа на двух различных подводах каптёры возили пищу. Борща обычно не варили, но зато давали котлеты, да таких размеров, что их бы хватило на весь Запорожский курень. Но наши ребята обладали нечеловеческим аппетитом, съедали по две котлеты и с удовольствием частенько уплетали двойные порции пищи, захваченные у вражеского лагеря, в то время как другая партия оставалась ни с чем. В связи с этим некоторые педагоги занимали воинственную позицию в адрес Антона Семёновича и бросали в его направление такие стрелы, что он подчас едва уклонялся от них. А я даже не с педагогической, а с общечеловеческой точки зрения считаю, что очень полезно заставить человека терпеть, самому преодолевать трудности и добиваться того, что ему нужно. Не нужно оберегать человека от дурного влияния, но нужно воспитывать в нем способность преодолевать затруднения и различную заразу, в том числе и социальную. У Макаренко это здорово получалось, причем это он делал не в порядке наказания, а в естественных условиях, в рабочем порядке.

Возможен ведь такой случай: сидит семья в двенадцать человек и ждет обед. Сидят с хорошим настроением, может быть, пришли из бани, хорошо помывшись, может быть, в преферансик удачно сыграли. Сидят и ждут хорошего обеда – с пирогом, курочкой. И вдруг что-то случилось, и мама испортила обед, что же ее за это растерзать надо? Можно остаться и без обеда, нужно так воспитать человека, чтобы он не падал в обморок и не устраивал из-за этого истерику.

Я уже говорил, что и по внешним признакам Антон Семёнович был настоящим педагогом-воспитателем, что все у него было эстетически красиво. Я вспоминаю такой пример. Еще до 1930 года, когда мы в первый раз повезли колонию в крымский поход «Севастополь – Ялта», я тогда впервые после десяти лет неразлучной жизни с Антоном Семеновичем увидел его купающимся. Это было на Черном море, при двух свидетелях (скалах «Монах» и «Дива»), Я думал, что Антон Семенович боится воды, что он никогда не купается, и вдруг вижу, он прекрасно плавает. Когда я спросил: