Шли дни, а он всё не мог выкинуть её из головы. И по-прежнему ничего не понимал – думал, что его глубоко поразила музыка. Он чувствовал себя неспокойно и неуютно, и его обыкновенные холостяцкие привычки больше не приносили никакого удовлетворения. Потом он столкнулся с ней у Лайонсовского «Дома на углу»[10], и, на удивление, она его вспомнила, хотя он и не мог взять в толк, почему. Они пообедали вместе, и на этот раз Дэвид был далёк от косноязычия – он не мог перестать говорить. Они проговорили не один час, найдя тысячу и одну тему, на которую им хотелось друг с другом побеседовать, и он никогда не чувствовал себя таким спокойным и счастливым ни с кем за свои сорок девять лет довольно одинокой жизни. Дэвид думал, что она не может заинтересоваться таким высохшим старым чудаком, как он, пахнущим формальдегидом и медицинским спиртом. Но она заинтересовалась. Возможно, увидела целостность, духовную силу и глубину неизрасходованных эмоций в этом тихом человеке. Она была его первой и единственной любовью, и он расточал на неё всю страсть молодости с нежностью и внимательностью зрелости.

Впоследствии он мне сказал: «Я благодарен судьбе за то, что просто её знал. Если бы мы не встретились или встретились, но прошли мимо друг друга, вся величайшая литература мира, вся поэзия, все великие истории любви не значили бы для меня ровным счётом ничего. Это невозможно понять, не испытав».

Они были женаты шесть месяцев, и Маргарет находилась на шестом месяце беременности, когда поступила в дородовую палату Родильного дома Лондонского Сити, где я работала. Согласно отчётам, Маргарет была абсолютно здорова на протяжении всей беременности. Она приходила в клинику двумя днями ранее, и всё было вполне нормально: вес, пульс, давление, анализ мочи, никакой болезненности – ничего, что указывало бы на то, что произойдёт.

В день приёма Маргарет проснулась рано, и её затошнило, что было странно, потому как токсикоз прошёл примерно восемь недель назад. Вернувшись в спальню, она пожаловалась, что перед глазами скачут пятна. Дэвид заволновался, но жена сказала, что просто хотела бы снова лечь – головная боль наверняка пройдёт, стоит ей ещё немного поспать. Так что он отправился на работу, пообещав позвонить в одиннадцать и справиться о её самочувствии.

Телефон звонил и звонил. Дэвиду казалось, он слышит, как звон отдаётся эхом в пустом доме. Конечно, она могла выйти, почувствовав себя лучше, но дурное предчувствие погнало его домой. Он нашёл её без сознания на полу в спальне, с кровью на губах, щеке, в волосах. Сперва он подумал, что произошла кража, во время которой на неё напали, но полное отсутствие каких-либо признаков взлома, а также явная глубина обморока, затруднённое дыхание, учащённое сердцебиение, которое он почувствовал через её ночное платье, сказали ему, что случилось нечто другое и очень серьёзное.

В ответ на звонок обезумевшего мужа больница тут же прислала машину. Приехал и доктор – последствия описанных Дэвидом симптомов были крайне серьёзны. Прежде чем санитарам разрешили её унести, Маргарет вкололи морфий.

Нам сказали подготовить боковую палату, чтобы разместить больную с подозрением на эклампсию. Шли мои первые полгода обучения акушерству, и старшая медсестра показала мне и остальным студентам, как это делается. Кровать придвинули к стене, в щель утрамбовали подушки. В изголовье кровати положили ещё подушек и плотно закрепили простынями. Подвели кислород: ротовой клин и дыхательная трубка были наготове, как и аспиратор. Окно завесили тёмной тканью, чтобы приглушить свет.

Во время осмотра Маргарет оставалась без сознания. Давление так подскочило, что систолическое было выше 200, диастолическое – 190. Температура поднялась до 104 градусов по Фаренгейту[11], пульс достиг 140 ударов в минуту. В полученном через катетер образце мочи оказалось столько альбумина, что, закипев, она стала твёрдой, словно яичный белок. Диагноз был очевиден.

Эклампсия была и остаётся редким и таинственным состоянием беременности, возникающим по неизвестным причинам. Обычно ей предшествует поддающаяся лечению преэклампсия, которая может перерасти в эклампсию, если оставить её без внимания. Редко, очень редко она возникает ни с того ни с сего у совершенно здоровых женщин и за несколько часов может довести до конвульсий. По достижении этой стадии угроза беременности становится так высока, что шансы на выживание плода практически отсутствуют. Единственный выход – безотлагательное кесарево сечение.

Операционная была готова принять Маргарет. Ребёнок умер при родах, Маргарет вернули обратно в палату. Она так и не пришла в сознание. Её держали под сильными успокоительными в затемнённой комнате, но она всё равно то и дело вздрагивала от конвульсий, на которые было страшно смотреть. За слабыми подёргиваниями следовало энергичное сокращение всех мышц тела. Вдруг тело становилось твёрдым, и мышечный спазм выгибал его так, что секунд двадцать с кроватью соприкасались только голова и пятки. Дыхание прекращалось, и она синела от асфиксии. Довольно быстро ригидность спадала, сменяясь яростными судорожными движениями и спазмами конечностей. Было нелегко не дать Маргарет упасть на пол и совершенно невозможно удержать ротовой клин на месте, чтобы она не прикусывала себе язык. Обильно выделяющаяся слюна вспенивалась на губах, смешиваясь с кровью, идущей из растерзанного языка. Лицо опухло и ужасно исказилось. Потом судороги стихали, и наступала глубокая кома, длящаяся час или около того, а затем снова приходили судороги.

Ужасные приступы многократно повторялись чуть более тридцати шести часов. Вечером второго дня она умерла на руках мужа. Всё это пронеслось у меня в голове за несколько секунд, что я простояла у раковины, глядя на анализ мочи Салли.

Дэвид. Что стало с этим несчастным мужчиной? Он уходил из больницы полуслепым, полубезумным, онемевшим от шока и горя. К сожалению, в медсёстринском деле, особенно в больнице, вы встречаете людей в самые сложные моменты их жизни, а потом они уходят от вас навсегда. С какой стати Дэвиду бродить вокруг роддома, где умерла его жена, только чтобы успокоить медсестёр? И, конечно, больничный персонал не мог отправиться его разыскивать, чтобы выяснить, как он справился с горем.

Я с благодарностью вспомнила, что Дэвид сказал мне сразу после того, как Маргарет умерла, и слова какого-то великого писателя (не могу припомнить, кого) пришли мне на ум:

Однако времени хандрить не было. Надо было найти сестру и сообщить о состоянии Салли.

В тот день дежурила сестра Бернадетт. Она выслушала меня, посмотрела анализ мочи и сказала:

– Моча может загрязниться влагалищными выделениями, так что возьмём образец из катетера. Приготовьте всё для катетеризации, пожалуйста, а я пойду к Салли и осмотрю её.