С.С. так устал от неопределенности в своих отношениях с Машей, что решил развязать все узлы этого мрака. Посещение психоаналитика дало кое-какую информацию, главное, что понял С.С., – не надо мучить себя сознанием, что он мешает Маше строить жизнь, ворует ее бесценное время на ожидание непонятно чего. Специалист по промыванию мозгов четко сказал, что решение Маши быть около него свободное и никаких угрызений совести он испытывать не должен, это ее выбор, и плакать тут не о чем. Если вы, сказал доктор С.С., не готовы бросить ее, то и не надо, если готовы, то способ номер два говорит, что надо заменить Машу на Глашу (пусть хуже, не так там гладко, но все-таки энергия будет направлена в другую сторону). Хочешь позвонить Маше, звони Глаше, простая, но очень работающая схема. С.С. стал практически реализовывать советы доктора. Глаша появилась в лице инспектора энергосбыта, которая ранним утром пришла снять показания с электроприборов С.С. и в конце составления отчета измерений сняла показания со всех точек тела С.С., измерив его потенцию с полной отдачей и ответственностью. Экспромт был чудесным, жены дома не было, инспектор, женщина средних лет (бывшая бюджетница, перешедшая в энергетику), была довольна зарплатой и возможностью не тратить целый день в детском саду на муниципальных детей, а искать в течение дня приключения в домах энергопользователей, отдавая им энергию по повышенным тарифам. Легкая проституция на рабочем месте – чем не совпадение личного с интересами корпорации. Новые поклонники часто путали показания своих электроприборов для новых контактов с Глашей и сброса избыточного напряжения. С.С., как человек организованный, перевел Глашу на хозрасчет, решительно повысил свой тариф, и Глаша, постепенно понимая экономическую целесообразность, перестала давать мелким акционерам своей фирмы и полностью отдалась владельцу блокирующего пакета. Две недели С.С., увлеченный новым приобретением, путался с ней, развлекая себя и замещая немудреной любовью свою замороченную, зудящую в голове страсть, тяжелую, как чемодан без ручки, – бросить жалко, а нести невыносимо. Чемодан заменили барсеткой. С.С. никогда не любил ничего носить в руках, а тем более барсетки – этот вид кожгалантереи вызывал у него недоумение, смешанное с отвращением. Люди, несущие толстенькую сумочку под мышкой или в руках, – это было выше его понимания. С.С. все носил в карманах – ключи, деньги, документы. Две недели прошли, Глаша надоела и перешла опять на вольные хлеба. С.С. понял, что психоаналитик был прав, но частично: схема работала, но не до конца. Лежать с девушкой, замещающей любовницу, и при этом для воодушевления представлять ее Машей – это не замещение, это маразм. Ну ладно – с женой представлять другую, это классика, но представлять девушку, которую любишь, в постели с временной пломбой в здоровом зубе – это очень продвинутое издевательство над собой. Так грустно размышлял С.С., лежа на супружеском ложе без сна, прокручивая свое кино – один и тот же фильм под названием «У самовара я и моя Маша». Фильм был старый, затертый, с царапинами и трещинами, как старое, затертое до основания портмоне, в котором, ты знаешь, нет ничего, кроме забытых использованных трамвайных билетов, но ты ищешь там пятачок, чтобы доехать до счастливой станции, ты думаешь, пятачок завалился за подкладку старого бумажника, нет его там, давно нет, да и станции уже нет – только старое портмоне, где раньше звенели новенькие пятаки. Утро не принесло облегчения, кино крутилось не переставая. С.С. решил не оставаться один, уехал в город, в солнечную осень, которой не помнил в Москве сто лет. Октябрь, солнце, люди еще сидят в открытых кафе, потепление климата чуть изменило людей – больше улыбок, больше компромиссов. С.С. шел на встречу с партнером, который уезжал и должен был отдать долг. Денег было немного, но повод был приятным. Раньше С.С. радовался, получив нечаянные деньги, а теперь нет – отравленный Амуром, он понимал, что деньги хорошо, а личное счастье лучше. Бездарно проиграв деньги, не получив даже капли адреналина, он услышал звонок от друга задушевного, желавшего выпить с ним прямо сейчас, он тоже с утра думал о нем, все совпало. Встреча была через час, и С.С. пошел пешком со Смоленской на Тверскую – расстояние по схеме метро значительное, но он знал выверенные годами маршруты и через двадцать минут уже сидел в незамысловатом ресторанчике с французским названием и азербайджанской кухней – вкусной и здоровой. В ресторане, слава богу, никого не было – только официанты, сидевшие на самых козырных местах и скучающие без клиентов. Новая московская мода недавних лет не платить зарплату официантам изменила эту среду, как потопаешь – так и полопаешь. Многие топали неплохо и собирали приличные деньги. Люди с рожами, на которых было написано оскорбление необходимостью прислуживать другим, особенно с бывшим высшим образованием, отбракованы жизнью безжалостно. Но гримаса советского сервиса еще встречается в лице наших соотечественников на просторах Америки и Израиля, когда с лицом оскорбленным и печалью в глазах к вам подходит девушка из Одессы или Череповца с филологическим образованием Киевского университета и с дерзкой наглостью сквозь зубы цедит вам гадости, как будто вы виноваты в нарушении мирового порядка и являетесь причиной ее целлюлита и личного несчастья, ей хочется плюнуть вам в рожу или в суп. Здесь таких персонажей не было. Мнимые бакинцы всегда хлопочут, как бабушка в выходной, когда приходят внуки, и, конечно, получают честно заработанные чаевые с благодарностью и поклонением. Еду принесли, приехал друг, выпили, стало чуть легче, посетовали друг другу на давление, на власть преступную и жадную, на безденежье, на то, что не прет в казино, скучно, а жить надо, а вот для чего? Большой вопрос. Этот вопрос всегда открыт, как двери казино. Граммов через пятьсот большой вопрос ушел на свою вечную полку, и тихая беседа двух немолодых людей пошла в иное русло. Нечего читать, сказали в один голос два человека, для которых книги с малых лет были больше, чем занятие для ума. Странное время: тысячи названий лежат в многочисленных магазинах, просторных, светлых, многокилометровые полки манят блеском полиграфии и шелухой внутри. Читать, стало быть, нечего, смотреть тоже нечего, а что делать – многолетняя привычка упиваться словом осталась, а читать нечего, вот и приходится упиваться да брюзжать на испытание временем. Все равно встреча была сладкой и давала ощущение, что не все потеряно, что пока мы живы и есть силы сидеть за столом, говорить о всякой белиберде, находить отзвук своим мыслям хотя бы в глазах одного человека, ты не так катастрофически одинок, даже при наличии семьи, детей, внуков и прочих. Мрачные мысли ночи слегка развеялись под парами алкоголя и добрых слов друга. С.С. знал, что это временно, что придет ночь – и пауки смятения и отчаяния будут ползать в мозгах до утра, потом спрячутся на время. С.С. вспомнил, что часто наблюдал за пауком-скорпионом, жившим в его доме в стеклянном гробу с ландшафтным дизайном от зоомагазина, с водой и прочими удобствами в виде камней, прудика в каменной чашке, кондиционером. Там было красиво, чисто, но пауку, видимо, было так плохо, что он сутками висел вниз головой на верхней крышке своего дома-тюрьмы, и даже когда раз в две недели ему привозили двух тараканов, он не радовался, даже не смотрел на них. Однажды летом он прогрыз сетку старого террариума и сбежал, С.С. не ловил его, все всполошились, он спрятался где-то, приезжал специалист, искал его, приманивал водой, не нашел, сказал, что может укусить, но не смертельно, дал инструкции, как его ловить, и уехал, потом уборщица нашла его под креслом. С.С. накрыл его банкой, перенес в стеклянную тюрьму, террариум поменяли на более крупный, но паук не заметил перемен, опять висит на потолке своей тюрьмы, своей VIP-зоны и пытается прогрызть выход туда, где его нет. Еще триста граммов превратили С.С. в паука из стеклянного рая, где есть все, но нет мотива опуститься на землю. Перевернутая жизнь человека-паука – вот состояние, которое определил, анализируя себя, С.С. К столь грустному выводу С.С. пришел уже сидящий один за столом. Друга увезла на дачу жена, чтобы он не проиграл домашние деньги и не влез на какую-нибудь мерзкую бабу, осквернив при этом их высокие отношения. Закончив с выпивкой и самоидентификацией себя как паука, С.С. понял, что помогать людям в роли Бэтмена он не будет, а вот позвонить Маше захотелось так, что, если бы ему велели отрубить руку, он бы согласился. Так ему показалось. Если бы реально подошел повар из кухни и показал топор, видимо, это отрезвило бы С.С., но повар в это время пил чай с земляком из Баку, и они плакали, вспоминая благословенные дни на набережной, и проклинали Горбачева и всех его родственников до седьмого колена. С.С. набрал это семизначное заклинание и стал ждать с замиранием сердца. Ждал он недолго, часа два, трубку никто не брал. С.С. слегка озверел, позвонил Маше домой с помощью смышленого официанта, который под суфлерский текст С.С. выяснил, что Маша на дне рождения подруги. Эта бесценная информация была получена у мамы с трудом, так как она не понимала, почему друг Дима из Москвы говорит с жестким кавказским акцентом и утверждает, что работает в Ленинской библиотеке. Телефон подруги мама не дала, и еще час С.С. упражнялся набором ее номера. Как всегда, пьяное воображение рисовало картины оргий с участием людей, блядей и лошадей. Три часа этого видео могли убить слух и зрение любого количества любителей жесткого порно, но С.С. был стойким и все вытерпел. Уже не веря, что контакт будет, он услышал в ответ Машин голос и стал орать на нее так, что все окрестные собаки и прохожие отбежали от него на значительное расстояние. Через пятнадцать минут первого залпа Маша вставила свои пять копеек и сказала, что забыла телефон на работе, а вот теперь заехала и, увидев его звонки, перезванивает. С.С., конечно, не поверил и пересказал ей свое порновидео в тридцатиминутном формате с новыми откровенными сценами, которые пришли ему в голову. Он орал так, что зубы и рот одеревенели, но он орал и орал не переставая. Прошел час мирных переговоров, и война была рядом. Маша не останавливала его, он сказал ей все, что он думает не только о ней, но и о ее маме, бабушке, прабабушке и даже дедушке, которого она никогда не видела, а это уже было хамство. «Не трогай дедушку», – сказала Маша. С.С. оставил дедушку в покое и сказал Маше, что он проклинает день и час их встречи, все, что у них было, все дни без исключения, что она его враг, убивает его медленно, как эсэсовская сучка, мучает его и ни минуты светлой, секунды у них не было, что он виноват перед женой за все то, что было у них, и что ничего хорошего у них не было, только беды, несчастья, неприятности, горе, болезни, мор и голод. Больше придумать клятв и заклинаний он не смог и замолчал. На той стороне тоже молчали. С.С., как интеллигентный человек, предложил возразить ему по существу. Маша молчала, С.С. настойчиво, с легким давлением остатков ненормативной лексики подтолкнул ее к процессу переговоров. Маша начала свое выступление с беседы двухнедельной давности, когда С.С., пьяный после двухдневной поездки в пансионат, позвонил и заявил, что нашел себе новую женщину, которую он любит, она без претензий, ей не надо ребенка, постоянного внимания, ему с ней хорошо и он счастлив. С.С. помнил свой пьяный бред, хотел уколоть побольнее, видимо, удалось, так как две недели телефон молчал. С.С. услышал, что он не дотерпел один день, завтра бы она ему позвонила, но предполагала, что он скажет, что ему хорошо и нечего звонить занятым людям со всякой херней. Но С.С., как всегда, не учел всего, и вот теперь он опять поливает ее дерьмом ни за что. Ей жаль, что все годы ему было так плохо с ней, что он захаркивает все, чем она жила все эти годы, что это единственное, что у нее остается от их любви, – ни ребенка, ни общего дома, ничего, только память о светлом времени, и вот теперь и этого нет. С.С. не мог говорить, устал, всего наехал пару раз, что она сама виновата, не хочет принимать во внимание обстоятельства непреодолимой силы, его нежелание идти на радикальные меры в их отношениях, это только его чрезвычайная ответственность, а не эгоизм. Это уже была старая песня, разговор исчерпал свою драматургию, и они попрощались. Через пять минут С.С. сам набрал номер, спросил, можно ли все повернуть назад, исправить, Маша твердо сказала «нет». С.С. обозвал ее сукой и тварью, она выключила телефон, сказав, что ей завтра на работу, а его пьяный бред достал ее. Последнее, что прохрипел С.С., – что он завтра приедет, убьет эту суку. С.С. ехал домой в такси и набирал Машин номер, он молчал и отвечал металлическим голосом, что абонент недоступен. Странно, но он совершенно явственно представлял себе, что это чистая правда, раньше он никогда этого не чувствовал, но сейчас, видя реакцию Маши на его злые и жестокие слова, он пожалел, что она как-то сумела возвести стену, через которую он не может пробиться. Это мучило и злило его, доводило до исступления, он неохотно, но рационально понимал, что прежней власти над ней у него нет, любви уже той нет, но злость на то, что его бросают, отодвигают, переступают через него, была нестерпима, он мучил, истязал ее словами и своими делами, не щадил ее и думал, что так будет всегда. Нет, ей удалось что-то сделать. Боже мой, неизвестно, какой ценой эта маленькая, хрупкая, не изощренная в битвах между людьми женщина мужественно и ценой невероятных усилий нашла в себе силы. С.С. было невозможно признать это. Он приехал домой опустошенный и яростный. Молчал, жена спрашивала его, он отвечал невпопад, не слушал, что с английским у дочери и почему не звонит мама. Сидел в кухне пьяный, злой, понимающий, что делает все не так, гордился двухнедельным мужеством, когда были силы не звонить, и вот на тебе – срыв и гора дури, завалившая его с головой. Что делать, он не знал, спать не мог, решил ограничить контакт со своим абонентом – телефон был зарегистрирован на его имя, он решил отключить его и тем самым не давать своим эмоциям выхода бесконтрольно. Мера слабенькая, но утешение кое-какое было дано, сна не было, рядом безмятежно спала жена, которая даже не представляла себе, какие бури ходили поблизости. Он представил себе, как будит ее и говорит, что уходит, что любит другую, как ее раньше, без ума, без разума, любит то, что любить не должен, и в ответ слышит, что дочь не переживет, что она не сможет жить одна, отвыкла быть одна, принимать решения и т. д. Отвергая этот сценарий, он задумался о себе: а есть ему место среди всех тех, за кого он в ответе, кто ответит, как быть ему, как жить дальше, кого обидеть не так больно, кого выбрать и как с этим жить? Утро не приходило, ночь душила, было страшно, принять какое-то решение было равнозначно приговору. Кто должен погибнуть, кто судья, где в этой жизни справедливость? Страшно. На грани сна и бессонницы он увидел картинку: в метро на конечной станции на краю платформы лежала огромная собака, бесхозная по виду, она лежала раскинувшись и спала под грохот поездов и шаркающих ног и тележек. Все обходили ее – кто-то со страхом, кто-то с осторожностью, боясь наступить на нее, задеть. Никто из прохожих не знал, почему она здесь, ее прошлое, ее будущее, она спала спокойно и безмятежно, она сделала свой выбор, она что-то оставила в прошлой жизни: хозяина, удобную подстилку и полную чашку костей. Она оставила своих детей, росших уже в других домах, она выбрала свое место, она выбрала свою судьбу на платформе, где проносятся поезда с людьми, которые не могут остановиться, она была прекрасна в своем величественном спокойствии, у нее, возможно, нет будущего, но настоящее было удивительным. С.С. заснул, картина исчезла, он тоже хотел быть собакой, спящей на краю платформы.