Сабина. Даже в темноте ночи оно отказывалось слетать с моего языка.

А ведь, клянусь Хароном, ночи у нас с ней были, и какие!

В жизни нет ничего лучше молодости и любви. Нет, в мире наверняка имелись девушки посимпатичнее Сабины, например, я предпочитал пышногрудых, которые почти не задают вопросов. Но до нее никакая другая девушка не затаскивала меня в постель сама, чтобы получить от меня то, что хочется ей. Раньше условия диктовал я. Сабина же, казалось, никак не могла насытиться мной. Мной. Верцингеториксом. Сыном рабыни и гладиатора, а вскоре уже не мог насытиться ею и я. А еще были долгие влажные дни, когда я заступал на караул. Я стоял у ворот, переминаясь с ноги на ногу, я ерзал на стуле, давясь за обедом горячей похлебкой, беспокойно ворочался в постели, пока не всходила луна. И тогда дверь в мою каморку приоткрывалась, и внутрь проскальзывала ее тень. Она еще не успевала закрыть за собой на засов дверь, как во мне уже вскипала кровь, и я одним прыжком настигал ее и прижимал к стене. Насытившись друг другом, мы ложились с ней в кровать и говорили часами. И это тоже было для меня чем-то новым. Обычно я с девушками не разговаривал. Особенно под одеялом. Из-под одеяла обычно доносилось лишь девчачье хихиканье, после чего я торопился поскорее смыться, чтобы меня не застукал отец или брат моей очередной подружки. Да и о чем вообще с ними можно было говорить?

– Ты, конечно, милый, Викс, – сказала мне моя самая первая девушка в Бригантии. – Но ты туповат. С тобой скучно.

И знаете что? Я не стал с ней спорить. А вот Сабина могла говорить со мной часами.

– Брундизий, – мечтательно шептала она, подперев кулачком подбородок. – Ты ведь там вырос, верно? Расскажи мне о нем.

– Тебе когда-нибудь хочется спать? – спросил я зевая.

– Когда я узнаю что-то новое – нет. Твое детство не сравнить с моим. Расскажи мне что-то такое, что случилось с тобой, когда ты был ребенком. Что-нибудь смешное.

Я задумался.

– Когда мне было семь лет и я жил в Брундизии, меня на улице поймал за шиворот один лысый человек в тоге и предложил мне устриц. Я знал, что ему нужно от меня на самом деле, но и бесплатное угощение я пропустить никак не мог.

– И что произошло?

– Я пошел к нему домой, наелся до отвала устриц, после чего он начал тыкать мне в бедро своим членом. И тогда я взял два его пальца – вот так – и рывком развел их в стороны. И пока он от боли орал как резаный, и скакал по комнате, я выскочил в окно.

– И это ты называешь смешной историей?

– А разве нет? Видела бы ты, как он с воем катался по полу. Так ему и надо. Заодно я стибрил у него дорогую вазу.

– Ну ты даешь! – восхитилась Сабина. – Расскажи еще что-нибудь.

– Я крал все, что не было прибито гвоздями, причем крал у всех – остатки пива в кружках, сласти из кухни моего хозяина, монеты у нищих. Когда же мне исполнилось восемь, а мою мать продали в Рим, я убежал от хозяина, чтобы найти ее. Я в одиночку проделал путь от Брундизия до Рима. Просил, чтобы меня подвезли торговцы, крал у уличных разносчиков еду.

– Брундизий, – задумчиво повторила Сабина. – Я бы не отказалась там побывать. А потом можно было бы отплыть в Грецию. Адриан всегда говорит о Греции.

– Адриан? – Я перевернулся на бок и притянул ее к себе. – Какая разница, что говорит этот подлиза.

– С чего ты взял, что он подлиза? – улыбнулась Сабина.

– По крайней мере твои пятки он лижет очень даже старательно, – недовольно буркнул я. – И зачем тебе только часами ходить с ним на прогулки?

– Затем, что если я начну отваживать женихов, люди скажут, что это неспроста, и захотят узнать, почему. Чтобы ложь была убедительной, Викс, – изрекла Сабина, – нужно, чтобы люди искали ответы на свои вопросы в другом месте.

– И все равно, не пойму, зачем тебе часами ходить с ним под ручку? Или сидеть, склонившись над книгой, голова к голове? – не унимался я.

– Ревнуешь? – поддразнила она.

– Нет!

Ну разве совсем чуть-чуть.

Сабине, похоже, все ее женихи были на одно лицо – кроме двоих: тощего застенчивого мальчишки-патриция по имени Тит, разговаривая с которым она кокетливо морщила носик. Вторым был трибун Адриан. Костлявый сопляк с фиалками меня не волновал – ему было всего шестнадцать, и его смелости едва хватало на то, чтобы во время своих визитов трясущимися руками сунуть Сабине букетик фиалок и, заикаясь пролепетать робкий комплимент. В отличие от Тита, Адриан наносил визиты дважды в неделю, и тогда они с ней часами гуляли по саду и, голова к голове, вели бесконечные беседы. То есть Адриан наклонял к ней свою мощную голову, подбородок же Сабины был гордо задран вверх под тем же углом, как то бывало, когда она ночью смотрела на меня с подушки.

– Не вижу причин для ревности, – сказала Сабина и потерлась носом о мой нос. – Ты думаешь, Адриан вливает мне в уши мед своих комплиментов? В последний раз мы с ним говорили об архитектуре, а до этого обсуждали греческих философов. А еще раньше – Элевсинские Мистерии.

– Именно. – То есть те самые вещи, в которых я не разбирался.

– Но в основном его разговоры вертятся вокруг Греции, – продолжала Сабина, как будто не заметила издевки в моем голосе. – Он постоянно рассказывает про Афины. По его мнению, центр цивилизованного мира – это Афины, а вовсе не Рим. Он может разглагольствовать про них часами. Неудивительно, что за его спиной его называют Греком.

– Я называю его тупым недоноском и могу сказать ему это прямо в лицо.

Сабина рассмеялась в темноте.

– А мне бы хотелось побывать в Афинах. И в Брундизии. И в сотне других мест.

– Тебе мало Рима?

– А почему ты сам вернулся в Рим, Викс? – Сабина оторвала голову от подушки. В темноте ночи ее голубые глаза казались мне черными омутами. – Ведь твоим родителям он был ненавистен.

– А мне – нет.

– Рим сделал тебя рабом. Рим заставил тебя выйти на арену и с мечом в руках сражаться за свою жизнь. Рим едва не убил тебя.

– Это не Рим виноват, а его чокнутый император. Но его больше нет, и не вижу причин, почему мне нельзя суда вернуться. Отец, конечно, был против, но я…

– А-а-а.

– Что, а-а-а? – нахмурился я.

– Твой отец ненавидел Рим, и поэтому ты его любишь.

Я пожал плечами:

– Дом на вершине горы в Бригантии стал слишком тесен для нас с ним. Отец, он ведь такой рослый и сильный.

– Я помню, хотя близко видела его всего раз – он был весь в крови, глаза полны ненависти. Мне он напомнил огромного раненого пса, свирепого, закованного в цепи, которому хотелось одного – умереть. Впрочем, ты был точно такой. Вы вообще с ним похожи.

– Сам знаю.

Мой младший брат пошел в мать – темноволосый и темноглазый. Зато я был ходячей копией отца, и скажу честно, мне надоело это слышать. У нас с ним были одинаковые рыжие волосы и серые глаза, я был всего на палец ниже его ростом и, как и он, широк в плечах. А еще я был левшой, как и он, и умел так же ловко обращаться с оружием. Ну, так что из этого?