Моё лицо пылает от стыда, я опускаю глаза.

– Можешь не сомневаться, – продолжает Ханни, – мой папа – настоящий мужчина. Рядом с ним Пэдди выглядит как… цыган!

Мне вспоминается песня миссис Макки о пёстром цыганском таборе и фильм «Шоколад», который мы смотрели на днях. Знаете, иногда цыган вполне может оказаться мужчиной твоей мечты. Я видела, как Шарлотта смотрит на папу; по-моему, она любит его почти так же сильно, как я. Это одна из причин, почему она мне нравится.

– Мой папа – успешный человек, – не унимается Ханни. – Он трудится с утра до ночи, семь дней в неделю. Я не могу звонить ему в любое время – он часто проводит важные деловые совещания. Да, папа постоянно занят, поэтому-то он и не приезжает к нам каждые выходные и иногда отменяет наши встречи в Лондоне.

Я закусываю губу. Если Ханни хочет убедить меня, что её папа лучше моего, то зря старается. Лично я вижу в Греге пустого самовлюблённого типа, для которого работа важнее собственных дочерей. Ханни, судя по всему, не желает снимать розовые очки. Правда, надо отдать должное, она любит своего отца.

– Послушай, Ханни, – осторожно говорю я, – я тебе неприятна, понимаю, но между нами есть кое-что общее. Ты потеряла близкого человека, папу, я – маму, и это тяжело, очень тяжело.

Ханни корчит гримасу.

– Ко мне это не относится. И вообще, что значит – потеряла? – язвительно произносит она. – Положила не туда, забыла где-то, как зонтик? Я прекрасно знаю, где мой папа, он вовсе не потерялся, и нет у нас с тобой ничего общего!

В груди у меня растекается боль, и я упрямо вздёргиваю подбородок, чтобы не выдать своих чувств. Ханни знает про мою маму, конечно знает, но ей плевать. И нам действительно не найти общего языка, это ясно как день. Окажись мы после кораблекрушения на необитаемом острове, она, наверное, бросилась бы в воду и поплыла в открытый океан, лишь бы не находиться рядом со мной. Я встаю с травы – голова гордо поднята, щёки горят. Внутри клокочут злость и обида, но Ханни показывать этого нельзя. Я и не покажу.

– Черри?

Я смотрю на неё в упор, ожидая очередного оскорбления.

– Сожалею, что так случилось с твоей мамой, – тихо произносит Ханни. – Не считай меня законченной стервой.

От изумления у меня расширяются глаза, я теряю дар речи. Неужели я только что обнаружила щель в неуязвимой броне Ханни? Может, она всё же не бессердечна и ещё есть надежда?.. Впрочем, нет.

– Ничего личного, поняла? – уточняет Ханни. – Просто хочу, чтобы для тебя это не было секретом. Так будет лучше для всех. В общем, моя мама просто использует Пэдди, хочет заставить папу ревновать. Ну вот… теперь ты знаешь. Нам ни к чему пытаться стать подругами, потому что, вероятнее всего, через неделю тебя в этом доме уже не будет.

Я разворачиваюсь и ухожу прочь.

Я не видела Шэя целую неделю – точнее, не встречалась наедине. Это хорошо и правильно, хотя сердце моё думает иначе.

Первые две ночи я провела без сна, ожидая услышать стук в дверь кибитки. Шэй не появился ни тогда, ни потом. И вот я говорю себе, что это к лучшему, перестаю ждать и надеяться, ведь у нас всё равно нет будущего. Так и положено.

Когда же Шэй попадается мне на глаза – например, заходит за Ханни, нежится на солнышке в гамаке или запросто садится с нами ужинать, – в меня словно вонзается острый нож. В животе всё переворачивается, в висках стучит, и я спешу отвернуться, пока весь мир не узнал, что я влюбилась в парня сводной сестры.

Я представляю, как Ханни сидит у окна в своей башенке, перекинув через плечо длинную косу, и ждёт, ждет. Сначала я думала, она ждёт прекрасного принца, Шэя, а теперь понимаю, что это совсем другой человек, ухоженный, элегантный, но вечно далёкий и недосягаемый. Ханни ждёт отца, который не вернётся домой. Она живёт в мире фантазий, и это знакомо мне, как никому другому, ведь я и сама обитала в нём довольно долгое время. Я так глубоко погрузилась в грёзы и выдумки, что не замечала реальной жизни. Сейчас, однако, у меня впервые есть настоящее, в котором стоит жить, за которое стоит бороться, и я не буду ставить его под угрозу только из-за того, что мне понравился не тот мальчик.

Я много думала, крутила так и эдак, но ответ всякий раз выходит одинаковый. Запасть на парня, у которого есть подружка, скверно само по себе, а если эта подружка вдобавок твоя новая сводная сестра, считай, вот-вот разразится третья мировая война. Я ненавижу чувство вины, ненавижу ожидание и особенно – тоску по мальчику, который для меня недоступен. Пора взять ситуацию под контроль.

Я приняла решение. Хватит полуночных историй, основанных на моём прошлом. Я больше не стану оживлять воспоминания, и мальчик со светлой чёлкой не будет слушать меня, перебирая струны синей гитары. Я вообще прекращаю сочинять и фантазировать. Не самый удачный план.

Между мной и Шэем Флетчером всё кончено. Хотя это громко сказано – между нами ничего и не было.

Когда Шэй наконец заглядывает в кибитку несколькими ночами позже, я собираюсь с духом. Он стучит в дверь, барабанит в окошко.

– Черри, это я! – шёпотом зовёт он. – Ты не спишь?

Фред скулит, тявкает и рвётся наружу, но я крепко держу его за ошейник и накрываюсь одеялом с головой. Тихо и неподвижно лежу, пока стук не прекращается. Заслышав удаляющиеся шаги, я начинаю реветь и в слезах засыпаю.

Утром я выхожу из кибитки и вижу клочок неотбеленной бумаги, приколотый к ветке вишнёвого дерева над моей головой. Я протягиваю руку, снимаю и разглаживаю послание. Растёкшейся чёрной ручкой на обрывке бумаге коряво выведены три строчки:

Шёлковое кимоно

Трепещет в ветвях.

Аромат жасмина и слёз.

Сердце замирает, на щеках выступает румянец. Шэй Флетчер. Я опускаюсь на ступеньки. Разве друзья оставляют на ветке записки с японскими трёхстишиями, да ещё посреди ночи? Вряд ли. Вина и надежда переплетаются во мне, но на смену им приходит решимость. Ну почему, поступая правильно, чувствуешь себя так паршиво?

Думаете, Шэй Флетчер исчез из моей жизни? Куда там. Теперь я повсюду натыкаюсь на него. То он вместе со всеми смотрит фильмы в гостиной, расположившись на мягком диване, то на ночь глядя делает себе бутерброды в кухне, то качается в гамаке в обнимку с гитарой…

– Где ты была? – тихо спрашивает он, когда мы пересекаемся в первый раз. – Я заходил к тебе ночью, но не застал.

– В кибитке, – отвечаю я, не смея поднять глаз.

– Наверное, крепко спала, – в голосе Шэя появляется надежда. – Надо было стучать громче.

– Я не спала, – еле слышно произношу я. – Просто… из нашей дружбы ничего не выйдет. И вообще, разве друзья пишут друг другу стихи?

Шэй коротко выдыхает, вздувая светлую чёлку.

– Какие стихи? – деланно удивляется он.

– Да ладно, я знаю, что это ты оставил записку. Больше некому.