– Классики не думали о положительности и отрицательности образов, – заявил Андрей. – Они просто описывали жизнь, а нас с детства приучают к борьбе по закону диалектики, чтобы мы привыкли делить все на две части: плюс – минус, хорошо – плохо, восток – запад. Жизнь преподносится нам в черно-белом контрасте, и мы за этой шахматной клеткой не видим, какой мир разноцветный. Лучше всего об этом сказано в повести Рэя Брэдбери «451 градус по Фаренгейту».

Отлучившись на минуту, он принес книгу в красно-черной обложке:

– Вот как он пишет: «…они вколачивают это вам в голову… и вы начинаете верить, что это правильно. Вас так стремительно приводят к заданным выводам, что ваш разум не успевает возмутиться и воскликнуть: «Да это чистейшей воды вздор!» Возьми книгу, она твоя. С днем рождения.

Юрий ушел, забыв попрощаться. Ксюша, чем-то расстроенная, стояла в коридоре одна. Зайдя в комнату, девчонки оторопели: Лариса лежала в кровати с лицом коричнево-серым и рыхлым, как столовская котлета.

– Ну что уставились? Маску сделала для гладкости кожи, – холодно пояснила Лариса.

– Из хлеба?!

– А что – нельзя? У вас свои рецепты, у меня – свои.

Ксюша принялась было молча стелить постель и не вытерпела, зная истинную цену хлеба в крестьянском труде:

– Трудилася рожь, да пришел прыщ-молодец…

– Трудилася-трудилася, да не перевытрудилася, – огрызнулась Лариса.

Закрыв ладонями уши, Иза попыталась сосредоточиться, прочла страницу книги и отложила. Собирая в бумажку хлебную кашицу с лица, Лариса жадно забрасывала Ксюшу вопросами: о чем с Юрием секретничала? в ансамбле петь предложил? в джазе солировать? ты согласилась?

– Нет, – вздохнула Ксюша. – У меня ж «хвостов» полно. Ни о чем не секретничали, Юрий о певице рассказал, никак фамилию еёную запомнить не могу.

– Фиц-дже-ральд, – отчеканила чем-то взбудораженная Лариса. Выкинула масочный хлеб в урну и, в стойке руки в боки, повернулась к Изе: – А вы с Гусевым что в кухне делали?

– Посуду мыли, – растерялась Иза. – О литературе разговаривали…

– Говорили дуре о литературе, – криво усмехнулась Лариса.

С вечера назревавшая ссора вскрылась, как нарыв.

– Вот допыталась до нас! – вскричала вполголоса Ксюша. – Не твое дело!

Лариса принялась было протирать лицо кремом, а тут взвилась, точно ее плеткой огрели:

– Мне не все равно, когда люди, с которыми я живу, радуются вредным стихам и музыке!

– Ну и докладывай давай! Беги в комитет комсомола, в деканат, партбюро, да хоть в милицию! Докладывай!

Хорошо, что Андрей, пожелав из-за двери спокойной ночи, попросил вынести магнитофон, а то бы девчонки, наверное, вцепились друг другу в волосы.

Он мог бы забрать «Яузу» завтра, но однокурсники, возбужденные давеча обособленным концертом «камчатки», активизировались к танцам. Спонтанная гулянка разыгралась на этаже новичков впервые. Поводя опытным носом, к ним поднялся встревоженный шумом комендант. Спиртным нигде не пахло, разило уксусной эссенцией. О хмельном ее воздействии на организм он не слышал и на всякий случай спросил. Ему продемонстрировали клейкую реакцию уксуса с часто рвущейся магнитофонной пленкой. Комендант успокоился, но предупредил:

– После одиннадцати отбой.

Наивный человек! После одиннадцати танцы, разумеется, были в самом разгаре, благо день впереди предстоял воскресный. Этой ночью предприимчивые старшекурсники, обитающие этажом ниже, зашибли неплохой барыш на спекуляции алкоголем.

За дверью на малом звуке жалела невезучего черного кота Тамара Миансарова. Гусевское пожелание спокойной ночи сбылось только у Ларисы. Привычная к режиму, она засыпала как по приказу. Под твистовое коридорное шарканье и пригашенный хохоток вздыхала и ворочалась на кровати удрученная ссорой Ксюша. Иза тоже не спала. Поплакала о маме и Майис. Потом размышляла о джазовой музыке и Юрии. О таких разных своих подружках с их разными рецептами в кухне и жизни. Думала о чем угодно, лишь бы не об Андрее… Боялась влюбиться.

Причины, по которым золотой медалист из Перми выбрал профессию руководителя самодеятельного хора, были схожи с Изиным сюда поступлением. Еще в начале лета Андрей видел себя в будущем журналистом-международником либо послом в какой-нибудь зарубежной стране. Узнав о мечте любимого ученика, старый учитель английского языка сказал:

– Похвально, похвально. А не боитесь, что некие… – он задумчиво пожевал губами, – времена вернутся? Ведь Иосиф Виссарионович еще до войны уничтожил почти весь тогдашний дипломатический корпус… У вас могут возникнуть непредвиденные трудности.

Андрей трудностей не боялся. Он привык к ощущению легкости жизни. Школьные предметы подчинялись ему с праздничной готовностью, стройные вехи нескучных замыслов уверенно вели далеко, выстроившись вдоль жизненного пути как телеграфные столбы. Андрея ждали полные блестящих открытий поездки, великолепные репортажи и читатели с номерами «Правды» в руках. Народ с восторгом повторял остроумные высказывания из аналитических статей А. Гусева. С особой приятностью предвкушал А. Гусев заполнение дневника путешествий, возвращение домой и работу над текстами выступлений перед рабочими на заводах (и на мамином машиностроительном, конечно). О чем? Разумеется, о бедственном положении людей в империалистических странах и победном шествии Советского Союза в несовершенном мире, где все еще жалко трепещет уходящий в прошлое капитал.

В Москву Андрей отправился на другой день после выпускного вечера: вступительные экзамены в Институте международных отношений начинались раньше, чем в других вузах. Мама дала адрес какой-то третьедесятой на киселе родственницы, и та позволила абитуриенту поселиться у нее до осени. Он собирался хорошенько ознакомиться со столицей и подготовиться к поступлению непосредственно на месте, не сомневаясь, впрочем, в успехе. Не сомневались в нем ни мама, ни классная руководительница. Андрей чувствовал себя полководцем в начале открытых дорог – пришел, увидел, победил!..

Честолюбие круглого отличника сразу же и было посрамлено. Строгая женщина в приемной комиссии осведомилась о рекомендации из райкома комсомола, которую он не подумал взять, и покачала головой:

– Что ж вы о главном не позаботились? Извините, без комсомольского направления я не могу принять ваши документы.

Андрей силился понять, почему он, явившийся одним из первых, с идеальным аттестатом, превосходной характеристикой и отменным здоровьем, не соответствует этому учебному заведению, и не понимал. Какая-то бумажка оказалась значительнее его несомненных достоинств. Норовила встать между ним и институтом непробиваемой стеной.

– Мне пришлют рекомендацию, раз она так нужна, – сказал Андрей.

Взглянув на него внимательно, женщина скептически пожала плечами и вместо ожидаемых слов ответила: