— Будь я проклят! — расплываясь в улыбке, вскричал Сингер. — Я и сам сейчас разучиваю ранние вещи Флэта и Скраггса. Ну, знаешь, «Shuckin' the Сorn», «Foggy Mountain Special» и прочие. Нам следует вместе сбацать парочку. Иногда я сижу здесь на закате и перебираю струны. Естественно, вызываю у всех отвращение. Это одна из причин, почему тут в этот час так пусто.

Они встали. Ночь вступила в свои права, и воздух стал заметно прохладнее. За ограждением балкона Карсон слышал звуки, которые доносились со стороны жилого комплекса: шаги, обрывки разговоров, возникающие тут и там, иногда смех.

Они вошли в кафетерий — кокон света и тепла в бескрайней ночи пустыни.

Чарльз Левайн притормозил около «Риц-Карлтон», и его «форд фестива» тысяча девятьсот восьмидесятого года выпустил огромную тучу дыма, когда остановился у широких ступеней отеля. Швейцар двинулся к нему с нахальной медлительностью, не скрывая того, что машина и тот, кто сидит внутри, вызывают у него отвращение.

Не обращая на него внимания, профессор выбрался из автомобиля и остановился на покрытых красным ковром ступеньках, чтобы снять большой клок собачьей шерсти со своего смокинга. Пес умер два месяца назад, но его шерсть еще была повсюду.

Левайн поднялся по ступенькам, другой швейцар открыл перед ним позолоченные стеклянные двери, и ему навстречу поплыли изысканные звуки струнного квартета. Войдя, Левайн мгновение постоял, прищурившись, в ярком свете холла, но его тут же окружила группа репортеров и со всех сторон начали вспыхивать фотокамеры.

— Что такое? — спросил профессор.

Заметив его, к нему тут же подскочила Тони Уилер, консультант фонда Левайна по связям со средствами массовой информации. Отпихнув локтем репортера, она взяла профессора под руку. Ее каштановые волосы были тщательно уложены, костюм, сшитый на заказ, поражал строгостью, и она на все сто выглядела профессионалом по связям с общественностью: уравновешенная, изящная и беспринципная.

— Извините, Чарльз, — быстро проговорила она. — Я хотела вам сказать, но мы нигде не могли вас найти. У нас потрясающе важная новость. «Джин-Дайн»…

Левайн заметил знакомого репортера, и на его лице появилась широкая улыбка.

— Добрый вечер, Арти! — крикнул он, освобождаясь от Уилер и подняв обе руки вверх. — Рад видеть, что четвертая власть так активна. По одному, прошу вас! Тони, скажи им, пусть на время перестанут играть.

— Чарльз, пожалуйста, послушайте меня. Я только что узнала, что… — напряженно проговорила Уилер.

Ее голос утонул в громких вопросах журналистов.

— Профессор Левайн! — начал один из них. — Правда ли…

— Я сам выбираю, кто мне будет задавать вопросы, — перебил его Левайн. — А теперь успокойтесь, все. А вы, — он показал на женщину, стоящую в первом ряду, — начинайте.

— Профессор Левайн, — крикнула журналистка, — не могли бы вы подробнее рассказать об обвинениях, выдвинутых против «Джин-Дайн» в последнем номере «Генетической политики»? Говорят, вы начали личную войну против Брентвуда Скоупса…

Ее неожиданно перебила Уилер, и ее голос разрезал воздух, точно порыв ледяного ветра.

— Минуту, — резко проговорила она. — Эта пресс-конференция посвящена премии «В память холокоста», которую профессор Левайн должен получить, и не имеет никакого отношения к конфликту с «Джин-Дайн».

— Профессор, пожалуйста! — не обращая на нее внимания, выкрикнула журналистка.

Левайн наставил палец на другого репортера.

— Ты, Стивен, о, ты сбрил свои великолепные усы. Эстетическая ошибка с твоей стороны.

По толпе прокатился смех.

— Моей жене они не нравились, профессор. Они щекотали…

— Достаточно, не стоит продолжать.

Раздался новый взрыв хохота. Профессор поднял руку.

— Вопрос?

— Скоупс назвал вас, цитирую: «опасным фанатиком, инквизицией в лице одного человека, выступающей против медицинского чуда, каким является генная инженерия». Вы можете прокомментировать его слова?

Левайн улыбнулся.

— Да. Мистер Скоупс всегда умел красиво говорить. Но не более того. Это слова, наполненные «шумом и страстями».[24]Вы ведь все знаете, чем заканчивается эта строка.

— Он также сказал, что вы пытаетесь лишить множество людей медицинских достижений, которые дарит наука. Например, лечения болезни Тея — Сакса.

Профессор снова поднял руку.

— А это уже более серьезное обвинение. Я не говорю, что я против генной инженерии. Я возражаю против терапии зародышевых клеток. Вам известно, что существует два вида клеток: соматические и зародышевые. Первые умирают вместе с телом. Вторые — репродуктивные клетки — живут вечно.

— Я не очень понимаю…

— Дайте мне закончить. При использовании генной инженерии, если вы меняете ДНК соматических клеток человека, изменения умирают вместе с ним. Но если внести новые данные в ДНК зародышевых клеток — иными словами, в яйцеклетку или сперматозоид, — эти свойства будут унаследованы детьми. Получится, что ДНК человеческой расы навсегда станет другим. Вы понимаете, что это означает? Изменения в зародышевых клетках будут передаваться следующим поколениям. А это попытка вмешаться в то, что делает нас людьми. Насколько мне известно, «Джин-Дайн» именно этим и занимается в своем комплексе под названием «Маунт-Дрэгон».

— Профессор, я все равно не очень понимаю, почему вы так уверены, что это будет плохо…

Левайн вскинул вверх обе руки, и его бабочка сползла набок.

— Снова евгеника Гитлера! Сегодня я получаю награду за работу, которую проделал, чтобы память о холокосте не умерла. Я родился в концентрационном лагере. Мой отец умер от жестоких экспериментов Менгеле. Мне из первых рук известно, какое зло может нести в себе наука. И я стараюсь сделать так, чтобы вы об этом не узнали. Понимаете, одно дело найти способ лечить болезнь Тея — Сакса, или гемофилию, но «Джин-Дайн» идет дальше. Они намерены «улучшить» человеческую расу, собираются найти способ сделать нас умнее, выше, красивее. Разве вы не видите, какое в этом заключено зло? Человечество не должно вмешиваться в подобные вещи. Это абсолютно неправильно.

— Но, профессор…

Левайн фыркнул и выставил вперед палец.

— Фред, пожалуй, стоит позволить тебе задать вопрос, прежде чем ты вырастишь мышцы под мышками.

— Доктор Левайн, вы постоянно твердите, что правительство недостаточно регулирует исследования в области генной инженерии. А как же Управление по контролю за продуктами питания и лекарствами?

Профессор нетерпеливо нахмурился и покачал головой.