Папа, шатаясь, подходит к краю с кинжалом наготове. Из глубины поднимаются пузыри. Их все меньше и меньше.

– Алисса… – говорит он.

Я не обращаю внимания на то, что он назвал меня полным именем. И на тревогу в папином голосе – тоже.

Я позволяю кольцам безумия обвиться вокруг человеческого сочувствия, сковать его, чтобы оно не вмешивалось в мои действия. Потом я смотрю на пузыри и желаю, чтобы воздух поскорей рассеялся, чтобы легкие птиц наполнились водой. Я мечтаю об их смерти.

– Ты никогда никого не убивала, Элли. Не нужно этого делать и впредь. Иначе тебе не будет покоя…

Папина логика одерживает верх.

Мне становится нехорошо.

Он ошибается. Я уже убивала. Я прикончила столько насекомых, что ими можно было бы наполнить целый бункер, если бы я не использовала их для своих мозаик. А еще я стала причиной смерти бесчисленных карточных стражей и жабедных птиц в Стране Чудес, не говоря уж об осьминорже.

Довольно. Пока что.

Отдав мысленный приказ, я оживляю гейзеры. Они вздымаются, вынося чудовищных птиц на поверхность. Горячие брызги окатывают меня, а я направляю каскады воды к ближайшему дереву и воображаю, что голые ветки раскрываются, как цветочные бутоны. Вода заносит в них птиц, и ветви смыкаются обратно. Мои мокрые, задыхающиеся пленники яростно смотрят на меня. Гейзеры возвращаются на прежнее место.

– Вот умница, – говорит папа.

Сила, которой я учусь владеть, пугает меня, но не настолько, чтобы остановиться и хорошенько подумать. И это еще страшнее.

Я поворачиваюсь, чтобы взглянуть на Морфея. Грифон вернулся. Он держит в лапах оставшихся четырех уродов. С его когтей стекает кровь. Можно не спрашивать, что сталось с пятью птицами, которых он прогнал за холм.

Морфей стоит над пленными.

– Достаточно одного слова, чтобы моя зверюшка раскусила вас пополам, как она сделала с вашими сообщниками.

Утконос то ли крякает, то ли всхлипывает, а остальные дрожат в острых когтях, которые мнут их перья.

Морфей присаживается на корточки возле скопы.

– Вы, ребята, должны быть благодарны даме, – произносит он и выдергивает перо с уродливого лица. – Поскольку я пытаюсь произвести на Алиссу впечатление, то последую ее примеру и проявлю милосердие. Но передайте Манти мои слова. Скажите, что у него нет шанса выиграть гонку, раз он не рискует драться, даже когда сам затевает бой.

Он проводит кончиком пера по дрожащему клюву скопы.

– Кстати, спасибо за новое перо.

Кивнув грифону, Морфей встает. Пленников отпускают. Я поворачиваюсь к тем, что застряли на дереве, и освобождаю их тоже. С жалостными вскриками и клекотом они исчезают в лиловом небе. Они летят без зонтиков и становятся все ужаснее с каждым взмахом крыльев.

Двое начинают терять перья. Их тела искажаются прямо в воздухе, так что они больше не могут удерживаться на лету и падают с высоты. Вдалеке – там, где они плюхаются наземь – вздымаются клубы пепла.

– Они погибли? – спрашиваю я.

– Да, – беззаботно отвечает Морфей. – Непременный результат использования магии. Их спины искривляются, а тела чахнут, превращаясь в бесполезные оболочки.

Я сжимаю дневник под одеждой. Воспоминания Червонной Королевы пока тихи и спокойны, но их присутствие побуждает меня задавать вопросы.

– А что станет с душами? Они будут искать тела, в которые смогут вселиться?

Морфей сует перо в карман.

– В Гдетотам это происходит иначе. Если ты умираешь, то навсегда. Таков эффект железа. Всё, что содержит магию, превращается в пепел. И душа и плоть. Останки подхватывает ветер, создавая вихри, которые переносят заключенных туда-сюда.

Он мрачнеет.

– Поэтому убивай не колеблясь, если это единственный способ уцелеть, Алисса. Здесь нельзя колебаться.

Мы с папой неловко переглядываемся.

Грифон трется об ноги Морфея, как гигантская кошка, и вновь превращается в трость. Морфей берет ее в руку и вытирает кровь с когтей носовым платком.

– Теперь я понимаю, – говорю я, наблюдая за ним.

Темные ресницы Морфея поднимаются, в глазах проблескивает интерес.

– Что ты понимаешь?

– Зачем тебе трость.

Он изгибает бровь.

– Приятно, что твое любопытство утолено.

– Не считая того, что случилось с твоей одеждой.

Морфей смотрит на себя и ворчит:

– Только химчистка, блин.

Он отряхивает пиджак и, хмурясь, рассматривает дыры, в которые проглядывает кожа.

– Морфей.

Он поднимает голову.

– Каким образом ты используешь магию без последствий, несмотря на железный купол?

– Лучше я умолчу об этом, любовь моя. Если я расскажу тебе все свои секреты, в наших отношениях больше не будет интриги.

– А я не большая фанатка тайн.

Лукавая улыбка, которую я некогда ненавидела, появляется у него на губах, и мои внутренности сворачиваются в узел.

– Чушь. Ты их обожаешь.

Морфей подходит к краю своего миниатюрного островка и с помощью когтистой трости подтягивает нас поближе – чтобы не замочить ноги.

– Ты только и ждешь возможности их разгадать.

Он ступает на наш остров, и его крылья вздымаются за спиной – черные, гладкие, блестящие. Они совершенно непохожи на мои – матовые, украшенные драгоценными камнями, лежащие под кожей. Я чувствую легкий запах табака. Он не такой, как раньше. Меньше лакрицы, больше терпких фруктовых ноток. Уголь и слива.

– Стой, где стоишь, – рычит папа, когда мыски ботинок Морфея оказываются в футе от моих сапог.

– Папа, это мой друг, и я не видела его целый месяц.

Я не стану признавать, как сильно по нему скучала. Не нужно давать Морфею преимущество.

– Пожалуйста, позволь нам поговорить.

Папа обводит Морфея испепеляющим взглядом – от макушки до кончиков крыльев.

– Никаких шуток, – предупреждает он.

Драгоценные камни на лице Морфея вспыхивают озорным красно-фиолетовым цветом, давая понять, что с языка готов сорваться колкий ответ. Я бросаю на него умоляющий взгляд, и он с молчаливым смирением закатывает глаза.

Папа, удовлетворившись, отходит в сторону и присаживается на корточки, чтобы сложить комбинезоны и оружие в сумку.

– Джеб жив? – спрашиваю я.

Драгоценные камни окрашиваются белым. Цвет равнодушия.

– Я его не убивал, если ты об этом.

– Сам знаешь, что не об этом. Можешь в кои-то веки дать прямой ответ?