Гомо советикус исчез именно в тот момент, когда, держа в одной руке трехцветный флаг, он другой рукой схватил-таки за хвост «птицу счастья завтрашнего дня», но вместо чаемого волшебного пера получил в награду хороший залп помета. У всех еще на памяти время страшной гиперинфляции, когда людей лишали даже «гробовых» сбережений — и покойников порой приходилось хоронить, словно цыплят, завернутыми в целлофан. Никто пока не забыл, как вышедшие из котельных и редакций комсомольских газет интеллектуалы-правдоискатели превратились в убогих трибунных врунов, как герои обороны Белого дома образца 1991-го стали бессовестными казнокрадами, а уголовники и взяточники с советским стажем преобразились в «новых русских», застроивших виллами половину курортного мира в то время, когда к большинству российских деревень осенью добраться по-прежнему можно только на вездеходе. Вполне возможно, среди «новых русских» есть и такие, что нажили свои капиталы честно, но, полагаю, этот опасный биографический факт они тщательно скрывают от соратников по классу.

Все еще помнят, как в одночасье набившиеся в телевизор, точно тараканы в банку с сухарями, нахальные трепачи стали называть наше Отечество «этой страной» и шумно радоваться распаду империи, словно в этой империи они не пооканчивали престижные вузы, а вкалывали в Баренцевом море, прикованные к галерам. На памяти и то, как вместо ТАСС, который с неуклюжим ехидством комментировал неудачи американских «звездных войн» и поражения чужих экспедиционных корпусов, мы получили национальное телевидение, талантливо ликующее по поводу распада отечественной космонавтики и успешных операций чеченских «робин гудов» против федеральных войск.

В результате сегодня мы живем в стране, поражающей своим единомыслием — тем самым, которого так и не смогли добиться коммунисты. Размышления (между авансом и получкой) на тему, как должно жить завтра, — замечательная почва для инакомыслия. Заставить основную массу людей, лишив их самого необходимого, судорожно искать способы выживания сегодня — вот кратчайший путь к введению единомыслия в России. Тем более что немногочисленный класс нуворишей уже заранее един в своем страхе потерять оттяпанное у зазевавшегося большинства.

В момент, когда гомо советикус (человек верящий) после контакта с птицей счастья окончательно протер глаза, огляделся и, потрясенный, спросил: «За что, ребята?» — в этот самый момент он и превратился в гомо постсоветикуса — человека недоумевающего. А пока он протирал глаза, произошла и замена главного лозунга общественной жизни. Никто уже не обещал, что завтра будет лучше, чем вчера. Более того, вся идеология оказалась нацеленной на то, чтобы вызвать у человека недоумевающего комплекс неполноценности и сомнения в том, имеет ли он вообще право на завтрашний день. Цель была достигнута быстро и умело.

Один из любимых лозунгов первых реформаторов — научись плавать в новых условиях, иначе утонешь! Никто его, кстати, не отменял, просто стало очевидно: утопленников может оказаться столько, что поток изменит направление и смоет заодно и новоявленных гидропрожектеров. Именно это остановило первоначальный разбег «реформ», а не протесты шахтеров, которые начали стучать оземь уже не касками, а своими доверчивыми головами. Именно этот возможный выход из берегов умерил пыл дорвавшихся до социальной практики завлабов и торговцев цветами, а не потрясенный ропот интеллектуалов, которым показали, что отныне их место не в приемной секретаря ЦК КПСС, а на коврике в прихожей банкира. Реформы не забуксовали, а затормозили на краю пропасти. И основная задача нынешней «команды молодых реформаторов» — продолжить движение вперед с помощью заднего хода. Цель — ничто, движение — ничто, важно — кто за рулем!

Подобно тому, как всеобщая вера в будущее привела Ельцина к власти, так всеобщее безверие сохраняло ему власть в самые, казалось бы, отчаянные моменты. Пассивность обобранных и обманутых в 1993-м, «шепот, робкое дыханье» жертв пирамидостроения в 1994-м, избрание на второй срок тяжелобольного и не менее тяжело запутавшегося президента в 1996-м — все это, кажется, подтверждает мою версию случившегося в Отечестве. Увы, страх народа перед будущим, оказывается, не последняя спица в колесе Истории.

Боязнь любого резкого движения, которое теперь, в свете постперестроечного опыта, может только ухудшить жизнь, делает людей абсолютно беззащитными перед нынешней властью, которая уже позволила в коробках из-под ксерокса вынести из страны огромную часть национального достояния, призвав организованную преступность и Международный валютный фонд чуть ли не в официальные свои соправители. Миленький такой триумвират. Советская власть не смогла победить мелких «несунов». Новая власть попросту стала гарантом несущих в особо крупных размерах.

Мудрый премьер Рабин не устраивал определенную часть израильского общества и получил пулю в голову. Только в прошлом году в России тихо покончили с собой около пятисот отчаявшихся офицеров. Гордый девиз: «Наше дело правое — мы победим!» — сменился жалобой: «Наше дело правое, а мы не едим…» Человека с ружьем, страшащегося завтрашнего дня, можно уже не бояться. У некоторых угрофинских племен, как известно, принимавших серьезное участие в формировании русского этноса, есть обычай, по которому обиженный в отместку вешается на воротах обидчика. Народ, болтающийся на роскошных, выстроенных турецкими рабочими воротах российской власти, — не к этому ли все идет сегодня в нашей стране?

Человек недоумевающий — замечательный материал для социально-нравственной инженерии. Его легко можно убедить в том, что проституция — отличный приработок для бедствующей учительницы, а киллерство — не самое плохое занятие для доброго молодца. Ему можно доказать как дважды два, что двойное гражданство совершенно не мешает занимать ответственный государственный пост и что свои богатства политики обретают исключительно благодаря чтению лекций за рубежом. Его можно заболтать, и он поверит, будто выплата пенсий за счет очередного западного кредита — это вершина государственной мудрости, а пересаживание чиновников с иномарок на «спецволги» — это борьба со злоупотреблениями. Наконец, он уже искренне уверовал в то, что НАТО — это просто компания веселых бойскаутов, задумавших совершить невинный турпоход по территориям, еще недавно входившим в СССР.

Человек недоумевающий охотно поверит в то, что резкое сокращение армии — лучший способ укрепления обороноспособности, а расстрел парламента — изысканная форма совершенствования демократии. Ему легко вбить в голову, что воссоединение с братской Беларусью — дело вредное, а президент Лукашенко (по своему парламенту, кстати, не паливший) — враг рода демократического. Его, недоумевающего, легко заставить считать заполонившую наши экраны и полки американскую киномуру и книгожуть приобщением к высокой западной культуре, а камнелицего Сильвестра Сталлоне — эталоном русского национального характера и образцом для подрастающих мальчишек.

Нет, доверчивость тут ни при чем. Доверчивость умерла вместе с гомо советикусом. Гомо постсоветикус страшно, до заторможенности недоверчив и скорее всего только делает вид, будто верит во весь этот бред. А может быть, тут другое — и он подсознательно продлевает, культивирует в себе это спасительное недоумение, подобно тому, как Отелло медлил поверить в измену своей белокожей супруги, ибо поверив — надо действовать. Люди предчувствуют: на смену человеку недоумевающему обязательно придет человек ненавидящий. А в огне ненависти потом, как показала История, сгорают все — и обманутые, и обманщики, за исключением тех, кто успел добежать до личного самолета… Главное — сгорает страна.