это вещь… А впрочем, у Кольки каждый год — новое. И каждый раз — твердо, на всю жизнь!

Так… Ну, после школы — домой. Обед. Посмотрел еще раз сицилианскую. Семен ведь всегда играет черными сицилианку.

Так… Потом пешком на турнир.

«Черт! Вроде бы все… А почему же — кошки скребут?»

Он встал, походил по комнате.

Стал ход за ходом мысленно разыгрывать сегодняшнюю партию. Да, сицилианка. Шевенингенский вариант. До тридцать второго хода — все гладко, без особых эмоций.

А вот тридцать третий!.. Он покачал головой.

«Как это Семен так бездарно вляпался?.. В примитивную ловушку?»

Да, а вообще-то была бы ничья. И тогда с Ильей Немировским делил бы первое-второе места. А так — чистое первое.

Он вспомнил, как после тура к нему подошел Немировский. Наверно, не так-то сладко было этому битюгу. А все же собрался с духом, подошел. И поздравил.

Вспомнил кривоватую усмешку Ильи. Его слова: «А я, между прочим, так и знал… Был уверен…» Стоп!

Так вон оно!..

«Был уверен…»

И эта ухмылка…

Намек?!

Да, конечно! Как он сразу не понял?

«А я, между прочим… был уверен: ты сегодня выиграешь».

Бориса аж зазнобило. Значит?.. Но это же свинство!.. Мерзость! Подлость! Этот тяжеловес, значит, думает, что Семен нарочно… Да, нарочно! Умышленно проиграл. Чтобы вывести его на первое место. Именно: помочь своему однокласснику.

Он рывком выключил магнитофон. Бросился на диван.

Несколько минут он не мог сосредоточиться. От обиды и злой несправедливости что-то словно взрывалось, лопалось в голове.

«Ну, брось, — наконец строго прикрикнул он на себя. — Кончай истерику. Разберемся. По пунктикам».

Итак… Какие у Ильи основания?..

Пунктик первый. Партия шла ровно. А потом Семен зевнул ловушку. Случайность? Или?..

Он прикрыл глаза. Задумался.

И сразу память услужливо, как официант в заграничных фильмах, преподнесла… Вот Семен за доской… Ерзает, то и дело встает, подходит к соседнему столику. Там, где играет Илья Немировский.

Тогда, во время партии, Борису казалось: ну и что? Обычное любопытство.

Но теперь… Теперь…

Зачем же Семен так часто сновал к соседнему столику. Неужели для ориентировки?..

«Если Немировский проигрывает, тогда — он понимал — мне достаточно ничьей. И первое место — у 64-й школы! Если же у Немировского ничья…»

Борис заворочался. Пружины в диване тяжко охнули.

«Да, если у Немировского ничья, мне нужна победа…»

Ах, черт! То-то «скорострел» Семен нынче так медленно вел партию. Думал над каждым ходом. Даже самым очевидным. Значит, нарочно? Тянул время? Выжидал?..

А ловушка… Когда я поставил ловушку? Да, как раз в тот момент, когда этот Немировский вничью кончил свою партию…

Неужели же?.. Семен потому и решил… проиграть?

И опять — натужно скрипят пружины.

И опять — память, как услужливый официант…

Вот кончилась их партия. Семен жмет ему руку. И белый олень у него на груди тоже кивает Борису ветвистыми рогами. Мол, поздравляю. Мол, чемпион.

Борис глядит прямо в глаза Семену. И видит: горечи нет в его глазах. Ни горечи, ни боли, ни злости. Таких обычных после проигрыша.

— Восьмой или девятый… A-а! Ерунда! — махнул рукой Семен, когда Борис сказал что-то утешающее.

И олень тоже качнул рогами: мол, ерунда.

И в самом деле! Что для Семена этот проигрыш?! Займет он восьмое место или девятое — невелика разница!

А главное, может, он хотел подкатиться к ребятам? К одноклассникам?..

От этой мысли Борису стало совсем нехорошо.

А что?! Очень даже возможно! Хитер Семен Крюкин! Знает, что в классе его недолюбливают. Вот и придумал… Смотрите, какой я патриот! Для своих товарищей, для своей школы ничего не пожалею. Даже проиграть готов…

Неужели так?..

…Ночью Борису не спалось. Он ворочался в постели, ерзал, что-то бормотал.

Утром, выпив лишь стакан чаю, — мать даже встревожилась: не болен ли? — заспешил в школу.

Ребята в раздевалке встречали его шумно, тискали руку, похлопывали по плечам, даже попытались качать. Оказывается, все уже знали, что он стал чемпионом: утром передали краткое сообщение по радио.

Его поздравляли, а он хмурился, говорил какие-то слова, а сам все шарил глазами: где Семен? Еще не пришел?

Появился Семен перед самым звонком, запыхавшийся, суетливый. Он всегда опаздывал.

Был он в серой вельветовой куртке, длинной, на тоненькой «молнии», тоже длинной — от шеи почти до колен.

Едва Семен плюхнулся за парту, вошел физик. Ну, у Адольфа на уроке не побеседуешь.

Борис почти не слышал, что объяснял физик. Вернее, слышал, но все шло как-то мимо.

Семену он послал записку:

«Есть разговор».

Тот обернулся, кивнул.

И вот — перемена.

Семен, стоя в проходе между партами, ждал Бориса.

— Ну?

— Выйдем, — сказал Борис.

Они вышли в зал. Тут на щите уже висел плакат:

«Новому чемпиону, Борису (почти Спасскому!) от всей 64-й, гип-гип ур-р-ра!»

И красной тушью, крупными мазками, нарисован Борис. И на голове — корона.

«Шурки Михалева творение», — подумал Борис, проходя мимо.

Шурка всегда безотказно малевал все срочное. Несколько движений кисти — и портрет готов. Иногда получалось даже похоже.

Борис увел Семена вниз. Там, в самом конце лестницы, был темный, уютный тупичок.

— Давай так — правду, только правду, и ничего, кроме правды. Идет? — сказал Борис.

Семен пожал плечами. Он стоял, дергая вверх-вниз пластмассовый язычок «молнии». С мягким шуршанием она открывалась и закрывалась.

— Ты вчера нарочно? Проиграл партию? — в упор спросил Борис.

Семен усмехнулся, посмотрел ему в глаза.

— А тебе зачем? Проиграл, и все. — Он неторопливо раздернул «молнию», и лихо, с треском задернул. — А ежели бы и нарочно — тогда что?

— Нет, ты не финти, — Борис нахмурился. — Договорились же: правду, и только правду…

— Ну, что ж, — Семен оглянулся. — Мы тут одни. Без свидетелей. Правду? Пожалуйста. — Он снова оглянулся. — Да, я нарочно… Но учти — на благо школы… Скумекал?

Борис схватил его за плечи.

— На благо школы?! А меж глаз — хочешь?

Еще секунда — и он ударил бы Семена.

Но тот рванулся, отскочил.

— Поберегите нервы, сеньор! — Семен побледнел, но старался говорить насмешливо. — Быстро у тебя чемпионские замашки прорезались. Чуть что — и меж глаз! — Он одернул смятую куртку. — И вообще — чем ты недоволен? Радоваться должен, чемпион.

Он с треском защелкнул «молнию» и ушел.

А Борис еще долго стоял в тесном, темном тупичке. Стоял молча, неподвижно. Где-то справа, наверху, зазвенел, залился звонок, а он все стоял, привалившись плечом к стене, Борис Никитин, новый чемпион.

И радости не было у него в душе. Наоборот: было пусто, и гадко. Будто сделал он что-то мерзкое, подлое.