Демарат вернулся к себе рано. Только теперь он понял, насколько дорога ему оставленная родная земля. Находясь вдали от неё, ему важно было знать, что она существует, что она свободна. Только тогда он мог чувствовать себя счастливым.

Этот поход тревожил его. Как помочь согражданам? И как известить их о готовящемся нападении, чтобы они прекратили дурацкие раздоры и позаботились об отпоре Варвару. Смогут ли договориться Спарта и Афины между собой? Присоединятся ли к ним остальные города? Смертельная угроза нависла над всей Грецией. Он не сомневался в мужестве греков и знал, что ни железо, ни бронза не одолеют их. Но фессалиец, к сожалению, сказал горькую правду: есть более страшное оружие, которое может сломить их волю, — золото и серебро. Он боялся продажности политиков.

От всех этих невесёлых размышлений у него раскалывалась голова. Или он слишком много выпил на пиру? Вообще-то Демарат старался удерживаться от излишеств в еде и вине, которым безоглядно предаются персы. Тем не менее он не мог не заметить, что за эти несколько лет, проведённых в Азии, он немного отяжелел, год от года ему всё труднее было поддерживать прежнюю форму. Действовала общая расслабляющая обстановка придворной жизни.

— Почему хозяин так невесел? — встретил его Фамасий. — Уж не разгневал ли он чем-нибудь царя?

— Нет, Фамасий, с царём всё в порядке, я просто устал, вот и всё.

— Хозяин, Ксеркс прислал тебе сегодня новых наложниц, прекраснейших девушек из самых знатных семей Вавилона, которых он привёз из похода. Это знак особого расположения к тебе нашего владыки. Не желаешь ли взглянуть? Может быть, это развеет твою усталость?

— Фамасий, я же говорил тебе, что у меня есть жена, с которой я надеюсь когда-нибудь соединиться. У нас, эллинов, не принято иметь много жён.

— Я знаю, хозяин. Я отлично помню, наш повелитель Ксеркс хотел выдать за тебя одну из своих племянниц, но после твоего объяснения разрешил тебе оставаться безбрачным. Но ведь я не говорю о жёнах, эти девушки — твои невольницы или наложницы, как мы их называем. У тебя нет перед ними и их родственниками никаких обязательств.

— Фамасий, дело не в обязательствах. Дело в том, что я люблю свою супругу. Мы, спартанцы, храним верность своим жёнам, даже если они находятся далеко. Только смерть вырвет из моего сердца любовь к моей супруге, к моей прекрасной Перкале.

— Ты, конечно, можешь продолжать любить её, но мужчине трудно быть одному. Хотя бы взгляни на этих дивных красавиц, — продолжал уговаривать Демарата хитрый перс, — у них бархатистая кожа, маленькая упругая грудь, округлый гладкий живот, они исполнены томной неги. Они будут услаждать тебя до самой зари самыми изощрёнными ласками, которыми так славятся женщины Вавилона, — говорят, их с раннего возраста специально обучают этому искусству в храме богини Иштар.

— Несносный перс, — разгневался Демарат, — долго ты будешь испытывать моё терпение? Я велю хорошенько выпороть тебя, если ты не замолчишь.

Я сказал тебе, что буду хранить верность своей супруге. Мне не нужны знойные приторные красавицы юга с их душными, продажными ласками. Только одна женщина царит в сердце Демарата, и, пока она жива, никто не займёт её места. Поблагодари царя за его подарок, а девушек отошли в имение, пусть они займутся там какой-нибудь работой. Пусть прядут или вышивают. Что там ещё умеют делать кроме любовных утех эти вавилонские блудницы, которых ты называешь благородными девицами?

— И тебе даже не интересно взглянуть на них? — изумился Фамасий.

— Зачем? Не стоит подвергать себя соблазну. Наши глаза нередко обольщают нас, так что мы начинаем делать противное сердцу. Незачем распаляться понапрасну. А теперь иди и дай мне уснуть.

Фамасий удалился в большом неудовольствии. Странности его хозяина не переставали изумлять его, а Демарат отправился на своё жёсткое ложе, которое он устроил в отведённых ему дворцовых покоях по спартанскому образцу. Он был уверен, что лежание на мягких перинах оказывает губительное воздействие на мужчин. Их доблесть и мужество терпят от этого серьёзный урон. Он лёг, прикрывшись лёгким шерстяным одеялом, но не мог уснуть. Тревога не покидала его. Она смешивалась с тоской по любимой жене. Фамасий своими речами пробудил воспоминание о ней. В ночи он видел её светлые, полные любви и нежности глаза, её белые, тонкие, почти прозрачные руки. Ему почудилось, что она нежно прикоснулась к его щеке. Нет, это дуновение ночного ветерка, проникшее сюда, через приоткрытое окно. Он жил, не имея никакой надежды на встречу с любимой. Какой-то голос нашёптывал ему сейчас: когда Ксеркс завоюет Элладу, ты вновь соединишься с Перкалой. Он отгонял эту мысль.

«Нет, лучше пусть я никогда не встречусь с моей ненаглядной супругой и детьми, чем увижу своё отечество поруганным и обесчещенным! Такой ценой я не хочу счастья, хотя только боги знают, что нет для меня на земле ничего дороже Перкалы и моих сыновей».

Спустя несколько дней Ксеркс вызвал к себе Демарата. Спартанец не знал, зачем он понадобился ему. Он старался держаться от царя на расстоянии и лишний раз не напоминать о себе.

Ксеркс, как всегда, был ласков и расположен к нему. Сегодня он был милостив, как никогда.

— Ручаюсь, что ты ни за что не догадаешься, зачем я тебя позвал! — весело встретил его царь.

— Боюсь, я не настолько прозорлив, как твои учёные жрецы-маги, поэтому, конечно, не догадываюсь.

Ксеркс предложил Демарату сесть, затем подал знак рукой слуге. Через несколько минут в зал ввели двух мужчин в спартанской одежде. Сердце Демарата сильно забилось. Вошедшие были молоды, но сильно исхудали.

— Это посланцы Спарты. Их задержали на границе ещё несколько лет назад, а поскольку я был в походе, то держали в одной из прибрежных сатрапий до моего возвращения, и чуть было не забыли о них. Попроси рассказать, чего они хотят. Ты уже достаточно знаешь наш язык, так что толмач не нужен.

Это были Сперхием и Булисом, те два спартанца, которые добровольно согласились умереть за отечество. Но судьба хранила их и, казалось, отодвигала срок их казни. Прибыв на побережье Азии, они попали в руки начальнику береговой персидской охраны Гидарну. Они сказали ему, что у них важное поручение от граждан Спарты, которое касается только царя. Гидарн отнёсся к ним почтительно и с любопытством. Он пригласил их на обед и за угощением между прочим сказал:

— Зря вы, спартанцы, уклоняетесь от дружбы с царём. Даже на моём примере вы можете видеть, как приятно и почётно быть слугою царя, который умеет воздавать должное своим преданным слугам. Я думаю, вам, спартанцам, следует предаться царю, и он возвеличит вас, поставив над всеми областями Эллады.

— Гидарн, — ответил тогда ему Сперхий, — твой совет не со всех сторон одинаково хорошо обдуман. Ведь ты даёшь его нам, имея опыт лишь в одном, в другом же у тебя его нет. Тебе прекрасно известно, что значит быть рабом, но о другом — что такое свобода, сладка ли она или горька, ты ничего не знаешь. Если бы ты однажды отведал свободы, то, пожалуй, ты дал бы нам совет сражаться за неё и копьём, и мечом, и секирой.