Мама же самой Ольги вела себя исключительно, как королева в изгнании. Проживала она в Центре, и не просто в Центре, а в Центре с видом, и не просто в Центре с видом, а еще и в отдельной квартире, доставшейся ей от Ольгиной бабушки. Разумеется, бабушка, как и большинство населения Ленинграда, в свое время проживала в коммуналке. Но эта коммуналка чудесным образом вместе с домом ушла на капитальный ремонт. Капитальный ремонт предполагал перепланировку, в результате которой из одной большой коммунальной квартиры должно было бы получиться несколько маленьких, но отдельных квартир. Бабушкина же комната тоже не менее чудесным образом во время этой перепланировки никак не пострадала! То есть, на её месте не оказались кухня или прихожая новой квартиры. Это дало бабушке возможность отказаться от переезда куда-нибудь в Рыбацкое или Купчино, куда пачками отправляли её бывших соседей, и потребовать заселения обратно. Для чего даже пришлось написать жалобу коммунистическому руководству города. Руководство пошло навстречу. Оно вообще всегда шло навстречу населению, особенно если тому чего-то было положено по закону. Так бабулька оказалась в однокомнатной квартире с большой прихожей и приличной кухней, да еще и с видом на Канал Грибоедова. После чего она прописала в эту квартиру дочку, то есть Ольгину маму, так как та на тот момент числилась в той самой кооперативной квартире, которую Марго назвала «халупой», при уменьшении количества прописанных в которой, отъем жилплощади не грозил. Это если в государственной квартире кто-нибудь, не дай бог, умирал или переезжал в другой город, запросто можно было бы лишиться целой комнаты. Бабулька у Ольги была умная. А вот мама почему-то решила, что наличие квартиры в Центре и какого-никакого высшего образования, позволяет относиться к окружающим свысока. Сильно свысока. Прямо с Монблана, не иначе. Когда Ольга провалила экзамены в институт и поступила учиться на парикмахера, мама сразу же окрестила её пэтэушницей, что в мамином понимании было равнозначно проститутке. Когда Ольга устроилась на работу и стала приносить в дом вполне приличные деньги, мама определила профессию Ольги, как холуйскую. Когда Ольге присвоили квалификацию мастера, мама стала звать её старшей горничной. После смерти отца все это резко обострилось. Мама презирала обслуживающий персонал не хуже, чем новоявленная будущая Ольгина родственница Марго. Но Марго-то хоть доходы супруга позволяли этому персоналу платить зарплату. Мама же, наоборот, жила на холуйские деньги дочери. Каждый раз, когда Ольга навещала её в «царских покоях», чтобы оставить материальную помощь, мать обливала её и её холуйские деньги таким презрением, что Ольга стала перечислять ей эту матпомощь на банковскую карточку, сведя общение с собственной матерью к нулю. Если бы подобным образом себя вел кто-то другой, а не родная мать, Ольга давно бы послала этого «кого-то» к черту или куда подальше. Но послать туда мамочку, Ольга пока еще не была готова. Воспитание не позволяло. И вот, пожалуйста, «Дама» явится на свадьбу, будет высказывать свои критические замечания, а Ольга еще и должна будет оплатить это безобразие.

– Ну, я хотела еще Вероничку с Элиной пригласить. – Светка продолжала загибать пальцы. – Это мамины подружки. Они классные. Я их с детства знаю, они нам, как родные, – пояснила она собравшимся.

– Конечно, Элина украсит любой банкет, – встрепенулась Ольга, – тем более в «Астории», только, боюсь, она не сможет посетить мероприятие. Она ж в Барселоне зимует, а свадьба, как я понимаю, должна произойти в ускоренном темпе. Ведь еще немного и твоя беременность перестанет быть секретом Полишенеля. А у приличных людей, как мне кажется, – Ольга сделала ударение на слове «приличных» и строго посмотрела на Марго, – свадьба все-таки должна предшествовать беременности. Хоть в «Астории» ее празднуй, хоть в кафе «Полет»! Так что, дитя мое, составь список своих гостей. Я внесу упомянутый выше посильный вклад путем оплаты их участия в торжествах. С платьем тебе тоже помогу. Но от оплаты лимузинов, фотографов, гирлянд, воздушных шаров и прочей билиберды меня увольте. Хор?

– Хор, – решительно заявил Лёнчик, хотя Марго и наморщила нос. Ольга уже поняла, что Ленчик без вопросов оплатил бы и всё мероприятие полностью без Ольгиного участия, но, похоже, Марго из каких-то там принципов непременно хотела, чтобы родственники невесты тоже раскошелились.

– И очень вас прошу, давайте обойдемся без этой пошлятины типа фотографирования новобрачных на фоне достопримечательностей.

– Это еще почему? – вскинулась Марго.

– Потому что беременным нельзя простужаться. А скачки из лимузина под дождем, снегом и по лужам полуголой невесты в туфлях обязательно закончатся простудой. И потом, вы что этих достопримечательностей никогда не видели? – поинтересовалась Ольга у Кирилла и Светки. – Вы же оба выросли в Питере!

– Но как же? Это же память! Традиция, в конце концов! – возмутилась Марго.

– Вот получите выкидыш, и будет вам тогда память и традиция! Еще вопросы есть? – Ольга опять строго посмотрела на Марго.

Та помотала головой.

– Тогда прошу меня простить, но я вынуждена откланяться. Мне завтра на работу ни свет, ни заря. – Ольга встала и внимательно посмотрела на дочь, чтобы той не вздумалось удивляться, чего это матери понадобилось на работе в воскресенье, да ещё ни свет, ни заря. Светка, похоже, материнский посыл поняла и уткнулась носом в тарелку.

– Очень жаль, Олечка. – Лёнчик тоже вскочил. – Очень приятно было с вами познакомиться.

Кирилл, воспитанием которого жаба Марго все еще продолжала усиленно заниматься, даже не подумал оторвать задницу от стула. Ольга в очередной раз посочувствовала дочери, а потом решила, что так ей и надо, раз она такая дура.

Садясь в машину, она поймала себя на желании с кем-нибудь подраться, или на худой конец, кого-нибудь обматерить. Из этого состояния выход виделся только один – шопинг, поэтому она набрала номер Веронички.

– Чего делаешь? – поинтересовалась Ольга у подруги, когда та ответила на вызов.

– Ой, привет, – радостно произнесла Вероника. – Не поверишь! Думала, не позвонить ли тебе. Мне тут заказчик портвейн презентовал. Португальский.

– Портвейн – это хорошо! – согласилась Ольга. Все-таки девушки за пятьдесят, выросшие при Советах, имеют где-то внутри себя неизбывную тягу к сладким крепленым винам. – Срочно одевайся и спускайся вниз. Я сейчас подъеду. В обувной тебя повезу.

– В обувной? Зачем мне в обувной? – испуганно пропищала Вероника.

– Надо! – рявкнула Ольга и нажала на отбой. Она решила, что пока материть Вероничку не будет. Не тот персонаж. Больно беззащитная. Вот если бы вдруг на ее месте оказалась Марго… Ужо бы той Ольга показала, где зимуют раки, и зачем Вероничке надо в обувной.

В обувном магазине от цен на новую коллекцию обуви Ольгин гнев повысил градус, однако около витрины с обувью прошлогодних коллекций градус этот стал постепенно снижаться. Там были обозначены скидки до пятидесяти, а местами и до семидесяти процентов, при этом обувь не сильно-то и отличалась от новомодной.

– Сядь! – приказала Ольга Веронике и та послушно плюхнулась на диванчик для примерки.