А на соседней улице семья поселилась. Отец, мать и две дочери. Родители-то работяги, а дочки — гулены. Обменяли свою трешку в Березовском на квартиру в нашей деревне, да им еще и денег доплатили.

А дочери эти путались с таджиками. Ирина с одним и познакомилась, который помоложе. А тот еще и друга привел, которому за пятьдесят. Так Ирина стала жить с молодым, а который старик, тот стал жить с ее дочерью. Чуть не втрое старше. А Сёмка в это время уже школу заканчивал. И все это на его глазах разворачивалось. Старик сестру-то через некоторое время в город увез. А у Ирины с молодым такая любовь, каждый день пируют. Поперву таджик-то работал. А потом бросил. А зачем ему? Баба пусть работает. Требовательный стал, машину она ему купила, кредитов набрала. Таджик-то еще по пять тысяч домой каждый месяц отсылал, семья у него там и пятеро детей. Мало того, пьяный — дурной был, Ирину поколачивал, да орал на всю деревню. Сёмка уехал в город, поступил в техникум, жил в общаге. А когда подошло время, попросился в армию. А после армии пришел домой. А куда ему еще идти? А мать дочку родила от таджика. Да неудачно как-то, ДЦП, даже не сидит. Живут плохо, все пропивали с таджиком, огород забросили, и от электричества их отцепили.

Тут и Сёмке приспичило жениться. Девчонку-то взял хорошую, из многодетной семьи. И привел домой. Некуда вести. Через некоторое время родился сын. Работал сутки через трое. И вот как-то возвращается со смены, жена ревет, избитая, мать ревет, таджик пьяный ночью их погонял. Сёмку задело, он выволок таджика, начал выговаривать, тот бросился на него, а Сёмка схватил кухонный нож, да саданул ему. Так, недошеверёдно — у нас так говорят, в смысле, не до конца.

Судили Сёмку и дали ему два года условно. А он был парень веселый, голову высоко держал, но уважительный. В деревне его любили. А тут вовсе помрачнел. И через полгода, вернувшись со смены, снова увидел мать и жену избитыми. Мать стонет, жена ревет. Таджик всю ночь гонял. Сёмка схватил нож и ударил таджика в шею. Таджик заверещал, выломился из избы и побежал по улице. Сёмка бежал за ним и продолжал бить ножом в спину. И добил. Бросил нож и сел в траву. Народ сбежался, ментов вызвали из города. Менты приехали, даже наручники на него надевать не стали. Ох, Сёмка, Сёмка, что ж ты наделал, говорят. Если б ты за ним не побежал из избы, он бы через недолго и сам издох. Тебе хоть скощуха была б какая.

Да не только менты, все Сёмку жалели. Когда его судили в Артемовском, вся деревня за него подписи собирала. Дали ему восемь лет. Сидит он в Ивделе. У таджика шесть душ детей сиротами остались. У самого сын без отца растет. С женой непонятно что будет, иди-ка восемь лет, дождись, да и родную мать вдовой сделал.

Мать горевала недолго. Привела домой нового мужа, местного деревенского пьяницу, лет на пятнадцать моложе. И продолжили. Жена Сёмкина из дома с ребенком ушли, потому что жить так невозможно.

Ирина еще поперву передачи слала, потом перестала, не до того. Мужа ее звали Максимка. Мать его, Людмила Петровна, работала прорабом. Ну и бухали с отцом. Потом она его отравила. Потому что у нее уже другой мужик был. Сумела договориться, чтобы экспертизу не делали, и как мужа законного схоронила, сразу стала с этим мужиком жить. Пили каждый день. А потом ее старший сын на машине отчима по пьянке сбил двух человек. Женщину насмерть, а второго изломал всего, инвалидом оставил. Как-то это дело замяли. А через некоторое время повезли его в Артемовский кодироваться, потому что запивался, так он умер прямо в кабинете у нарколога. А отчим его, на чьей машине он людей сбил, умер от цирроза печени. А сама Людмила пришла в магазин купить водки, и прямо там, в магазине, умерла. Вот такая у Максимки генеалогия. Да и сам Максимка несколько раз умирал по пьянке. Откачивали.

А эти, которых в Бучино Максимкин брат сбил, один-то — Андрюха Синий, а вторая — Ольга, дочка Валентины Аркадьевны. Валентина Аркадьевна очень хорошая была. Она выучилась в городе на фельдшера, работала в детском санатории на Балтыме, а потом вернулась в Мироново и работала в больнице. Добрая, отзывчивая, ее все любили. Но она уже тогда начала пить. Воровала спирт. От нее прятали, но она все равно находила. Ей еще пятидесяти не исполнилось, а ее уже уволили. А муж ее, Володя, хороший мужик, бухал с ней. У нее пенсия, да у него пенсия. Как получат, вокруг них все деревенские приблудаи собираются. Он сначала ослеп от денатурата, а потом и вовсе обезножел. Последнее время вовсе не вставал. Умер с голоду, высох. А дочка Ольга у них красавица была. А они уж бухали и упустили ее. Ее в последних классах понесло: загуляла, потом какая-то страшная история была, где-то в Артемовском ее на цепи держали, вся в шрамах, пытали, или так, изгалялись. И все равно, красивая. Вышла замуж за мироновского мужика. Игорь звали. Коренной, мироновский, два метра ростом. Сына родила, Сашку. Не пила. А потом сын подрос, снова понесло. Бывало, муж придет с работы, ищет везде, а она с мужиками на берегу пирует. Он ее начал сторожить, видимо, поколачивал. Однажды бегал по деревне, искал ее, а потом пришел домой и спать лег. Она вернулась ночью, положила ему на голову подушку и застрелила. Саму закрыли было, потом отпустили. Сашку забрала мать Игоря. Да померла. А потом тетка воспитывала. Потом он появился в деревне у Валентины Аркадьевны, пировал да наркоманил. А сейчас исчез. И ни отца у него, ни матери. Да бабушка бомжиха.

С мамой как-то разговаривал, она говорит, после войны пить начали, в пятидесятых. Вон, говорит, Любин класс весь спился. Я говорю: почему? Всех добрых мужиков-то позабирали. С войны никто не вернулся. Разом старших не стало.

А я думаю, раньше началось. Село наше стоит на Реже с 1639 года. Населяли его выходцы с Русского Севера. Село было богатое и красивое. Жили и ремеслами, и отхожими промыслами. Но в основном хлебопашеством. Половина домов — каменные. Я долго не мог понять, почему много пустых каменных домов. Что-то под фельдшерский пункт, что-то под магазины отдали, что-то под сельсовет, читальня еще была. А это были хорошие хозяйские дома, большие семьи в них жили. Многих раскулачили, отнимали все. А многие успели бежать в последнюю ночь. И зерно, и скот, и все бросали. Так было больше шансов выжить. А в 37-м добивали. Рассказывал же, ураганом сорвало крышу с коровника, бригаду плотников посадили. Во время ареста у каждого выгребли все до последнего зернышка, всю скотину свели. Ни один не вернулся. Двадцать два ребенка сиротами остались… Сейчас уже, конечно, реабилитировали всех. Деревня наша называлась в то время «Колхоз имени ОГПУ».

Забыл рассказать, вот этот Иринин отец, Вадя Кислый, его мать без мужа прижила. Звали ее Евгения Степановна Забелина. Молодость у нее была бурная. Она в кожаных штанах и курточке моталась по району, занималась раскулачиванием. И в Мироново, и в Бучино, и в Луговой, и в Покровском, и в Трифоново, и в Шогрише. И в Мостовском лютовала. Так вот, она в этих кожаных штанах ходила до конца жизни. Курила «Беломор», каждый день с утра уходила на реку и удила рыбу. И до конца жизни с ней ни один человек в деревне не разговаривал.

Заканчиваем книгу «Домик в Кунаре».

Разговаривал с Лидией Харитоновной, она 1929 года рождения, многое помнит.