Она должна была подойти справа. Там, в торце дома, который стоял перпендикулярно проспекту, был вход в её офис – синяя светящаяся надпись, название фирмы, ещё светящиеся самолётик и кораблик. Очень мило! Я так хотел зайти туда и увидеть Её на рабочем месте, но не посмел этого сделать.

Я сел, чтобы не смотреть на дверь, откуда она появится. С самого детства, когда я сильно чего-то ждал и смотрел туда, откуда должно было… то, чего я ждал, прийти или приехать, – я никогда не дожидался… или пропускал момент появления. Например, мы с мамой встречали отца на вокзале, и я ждал, вглядывался туда, откуда выворачивали на прямую рельсы того пути, по которому должен был приехать отец. Мне так хотелось увидеть появление поезда. Но поезд задерживался. Три минуты, пять, шесть… И я отвлёкся на какие-то секунды… Что-нибудь спросил у мамы или она у меня… А когда вернулся взглядом к рельсам, по ним уже двигался локомотив… Чудесное появление было пропущено… И так всегда и со всем. Потом я решил, что это я сам задерживаю ожидаемое своим взглядом. Так что я сел спиной к входу.

За последний месяц количество звонящих мне людей, и соответственно звонков мне, сильно уменьшилось. Просто я перестал изображать радость по поводу каждого звонка. От приглашений на разные мероприятия сразу отказывался и старался не вести никаких переговоров. Постепенно звонки стали всё реже и реже. Я был рад этому точно так же, как, года четыре назад, радовался беспрерывным звонкам заказчиков, коллег, друзей и приятельниц… Я ощущал свой успех, я чувствовал, что нужен многим людям, что они хотят меня не только в качестве исполнителя неких работ, но и как собеседника, приятеля… В Москве тогда, вдруг, резко увеличился мой круг общения, появились новые маршруты, адреса, лица…

Месяц назад я понял, что всё это суррогат и ерунда. Я построил один хороший дом, и всё. Этот дом оставался моей визитной карточкой, но для Москвы этого было пока достаточно…

Тишины стало больше. Даже стихла волна звонков типа: «Ну куда ты спрятался?», или «Ты что-то задумал, наверное? Не звонишь, не пишешь!», или «Милый, ты не заболел? Тут все тебя потеряли!» На все такие звонки я бурчал что-то невесёлое. Я ждал звонка только от Неё. Она не позвонила мне ни разу. Нет-нет! Не было такого, чтобы Она должна была позвонить и не позвонила. Я сам звонил всегда.

А просто так, среди дня, среди ночи, или утром, просто, чтобы услышать мой голос, просто, чтобы поболтать, она не звонила. Она не такая!! Я был в восторге от этого… Но если бы Она позвонила хоть раз – я стал бы просто счастлив! Я ждал звонка… Её звонка… всегда…

Тем, что происходило в последнее время на работе, я был доволен. Го д назад мой офис и я вели одновременно шесть строек, ремонтов и реконструкций. Меня, Гриши (моего помощника), а также нашего секретаря и бухгалтера, нас не хватало, чтобы уследить за всем и справиться со всеми документами, согласованиями и прочей фигнёй. Объекты были неинтересные, я нервничал, надрывался и понимал, что не справляюсь… Удар по самолюбию был страшный…

Сейчас же на нас висело всего два объекта. Я решил – пока их не закончим, новых не брать. И вообще, нужно было завязывать возиться с магазинами и аптеками. В Москве можно этим заниматься до бесконечности. К тому же пошли предложения из родной и не родной глубинки. Я же стал, ё-моё, московским архитектором!

При всей нелюбви к Москве, которая равномерно нанесена на все просторы Родины… московскость – это лучший товарный знак.

Я отлично помню афишу на стене городской филармонии моего Родного города. Афиша сообщала о концерте нашего местного симфонического оркестра. Вся информация об оркестре, великие имена композиторов, чьи произведения должен был исполнять наш оркестр – всё было напечатано синим, среднего и мелкого размера шрифтом. Синим было выбито и слово «дирижёр». Только «Давид Цидилян. Москва» горело красными большими буквами.

Я не откликнулся ни на одно предложение из-за пределов столицы. Я, пока ещё, не научился пользоваться этим магическим словом «Москва», которое почему-то обязательно ассоциируется с красным цветом… Хотя, нет! Чего там! Я привык. Я не хотел уезжать из Москвы. Здесь у меня было всё. А теперь ещё и Она. А от дел я почти устранился… и был доволен.

Она, кстати, тоже приехала в Москву лет десять назад. Приехала откуда-то издалека. Она рассказывала мне. Из гораздо более дальнего далека, чем я. Я понимал, что Она слишком хороша для меня…

Я сидел и ждал. Всё моё туловище замерло и прекратило подавать мне сигналы о своих границах и глубинах. Работали только голова и сердце. Ровно в восемь часов я начал стремительно скользить в сторону отчаяния. В восемь ноль семь я позвонил Ей………………………

Странное дело, я почему-то и так знал, что Она не придёт. Знал сразу, ещё до того, как мы договорились о встрече…

Я не обиделся. Я не мог обидеться на Неё. Я даже не мог придумать или представить себе ситуацию, в которой я мог бы на Неё обидеться. И я не огорчился. Нет! Я, как будто, выпал из самолёта на предельной высоте и скорости. То есть, я задохнулся и замёрз одновременно…

Она ответила не сразу. Мне пришлось ждать девять или десять гудков… Фактически, Она опаздывала только на семь минут, но почему-то я почувствовал, что Она не придёт совсем…

Её голос был очень далёким. Она искренне сказала, что только, когда я позвонил… только тогда посмотрела на часы и ужаснулась. Она просила простить её. У неё возникли какие-то неприятности, и ей пришлось уехать из офиса. Предупредить меня она не могла… Она также сказала, что не могла позвонить, хотя помнила о том, что надо это сделать.

Я спросил, не случилось ли чего с её дочкой… Она сказала, что нет… И что она не может больше говорить, предложила созвониться завтра, ещё раз попросила прощения и отключилась.

«Так», – подумал я.

– Так, – сказал я вслух и повторил это какое-то неопределённое количество раз.

«Мне нужна помощь! – подумал я. – Помогите мне!» Потом я остро ощутил, что за весь день я выпил четыре кофе и бутылку кефира и ни разу не… сходил в туалет. Мой организм подал мне отчаянный сигнал…

Я встал и пошёл в туалет. Там я пописал, немного поплакал, умылся, постоял, держась руками за раковину умывальника и глядя в свои глаза в зеркале. В этот момент я послал мощнейшее сообщение о страдании и отчаянии. Если бы спутники в космосе улавливали эти сигналы, то несколько штук из них сошли бы со своих орбит. Потом я вышел из туалета.

– Вы свой телефончик так не оставляйте, пожалуйста, – услышал я голос, оглянулся на него и выяснил, что говорил бармен. Темноволосый, явно южный мужчина в белой рубашке, чёрном жилете и хороших очках. – Возле двери оставлять не надо. Я, конечно, смотрю, но… С вами всё в порядке?

Через пару минут я сидел на высоком табурете у стойки, пил колу со льдом и лимоном и набирал номер телефона Макса.

– Вы прямо позеленели… Я подумал, сейчас упадёт человек, – говорил черноволосый бармен. У него была маленькая табличка на груди. На табличке было одно слово – Эрик. Эрику было лет пятьдесят, не меньше.