Наши губы соприкасаются, и каждое воспоминание о том поцелуе — ничто, по сравнению с этим. Образ, который у меня был, не идет ни в какое сравнение с тем, как она ощущается в моих руках, с нежностью ее губ, с теплым жаром ее языка. Поцелуй всепоглощающий, и она обнимает меня за шею, когда я прижимаю ее к себе и наслаждаюсь ощущением ее тела. Когда мы поцеловались в первый раз, это было, словно плеснуть бензин в огонь. На этот раз это похоже на твердую древесину, которая превратилась в тлеющие угли, где жар может расплавить стекло. В этом поцелуе все по-другому, но я будто вернулся домой.

Я провожу рукой по ее бедру, а другой прокладываю путь от подбородка к шее. Ее мягкая кожа, нежнее лепестков роз, завораживает меня. Я не могу насытиться ей, но не хочу торопить события. Знаю, что не могу.

С большей силой воли, чем когда-либо думал, что обладаю, я разрываю поцелуй и прижимаюсь своим лбом к ее.

— Лучше. Это намного лучше, чем я помнил.

— Я люблю тебя, Илай, — говорит она, и я отстраняюсь, чтобы увидеть ее большие голубые глаза, такие яркие и счастливые.

— Я знал это с самого начала, — поддразниваю я и дарю ей еще один нежный поцелуй. — Но мы должны быть осторожны, Солнце.

— Все в порядке, я принимаю таблетки, — отвечает она, прикусывая губу.

— Мэгги, это не то, что я имел в виду. — Я зажмуриваюсь, думая о том, что она уже принимает таблетки или хочет заняться сексом. Господи. Мне нужна секунда, чтобы перевести дыхание. — Тебе семнадцать. Я тебя очень люблю, но сейчас мы можем делать только это. И я хочу подождать до твоего дня рождения.

— Но… — Она начинает протестовать, но я прижимаю палец к ее губам.

— Пожалуйста, Солнце. Это очень много для меня значит. Я переживаю о майоре, и как только он вернется, хочу поговорить с ним об этом и сообщить ему о своих намерениях.

Напоминание о ситуации дома заставляет ее немного выпрямиться на моих коленях.

— Ладно, — отвечает она. — Я понимаю. Может быть, сейчас не самое лучшее время для этого шага.

— Я хотел дождаться твоего дня рождения, чтобы вернуться. Но теперь, когда я здесь, не буду отрицать своих чувств к тебе. У нас достаточно времени, чтобы разобраться в нас. Я никуда не уйду.

— Обещай мне. — Она прищуривается, и я, улыбаясь, потираю ее подбородок.

— Я обещаю тебе всем своим естеством. Я никогда не покину тебя снова. Ты — мое сердце, Мэгги. Оставить тебя было сущим адом. И я никогда не сделаю этого снова.

Я снова целую ее, и она крепче прижимается ко мне. Чувствую, как ее любовь течет сквозь меня, и это самое сладкое, самое сильное чувство, которое я когда-либо испытывал. Она начинает двигаться на моих коленях, и мой член умоляет о большем. Он жаждет любого трения, и я уверен, что смогу заняться с ней петтингом в своем грузовике. Но мы должны подождать. Как бы сильно я ни хотел ее, ни хотел почувствовать ее рядом с собой, я должен опустить руки ей на бедра и удерживать неподвижно.

— Не так быстро, Солнце. Только поцелуи.

— Но мне семнадцать. — Она почти дуется, когда я снимаю ее со своих коленей и сажаю на пассажирское сиденье.

— Сейчас я твой законный опекун, а ты несовершеннолетняя. Во имя закона, давай ограничимся поцелуями.

— Отлично. Но я хочу, чтобы их было много, — говорит она, улыбаясь.

Я снова целую ее, когда пристегиваю, и это, кажется, немного облегчает боль. Мы направляемся домой, и я чувствую, как нас охватывает умиротворение. Оно не окутывает нас полностью, потому что есть кусочек пазла, который отсутствует. Но, в глубине души я знаю, что майор скоро вернется.

Глава 17

Мэгги

— Что ты делаешь, Солнце? — шепчет Илай.

Я должна была знать, что он проснется. Думаю, он знает, где я, даже когда спит. Трудно держаться от него подальше. Я чувствую, что нас связывает невидимая нить, и когда слишком долго нахожусь вдали от него, она начинает тянуть меня назад. Боль глубоко внутри меня расцветает.

— Я не под одеялом, и мы ничего не можем сделать. Мы в долбаной гостиной. Элис может войти в любой момент.

Я перекатываюсь на бок, чтобы посмотреть на него. Он лежит на разложенном диване в гостиной. Это первый раз, когда он разложил его. Обычно он просто спит на диване, не беспокоясь о необходимости иметь кровать больше. Как я могла устоять? Мне просто нужно лежать здесь с ним. Он заставляет меня чувствовать себя спокойно. Безопасно… то, что мне нужно прямо сейчас.

Он начинает вставать.

— Пожалуйста, всего минуту. Мне приснился плохой сон, — признаюсь я. — Я останусь на своей стороне, обещаю.

Илай был непреклонен в том, как далеко мы можем зайти. Ничего больше, кроме поцелуев или объятий. Он даже не хочет нормально пообжиматься. Говорит, что это слишком заманчиво. Я никогда не считала себя искусительницей, но Илай говорит так, будто я сирена, призванная свести его с ума.

— О твоем отце? — Его голос становится нежным, и я слышу его собственную боль.

— Ага.

Две недели и ничего. Они нашли место, где сработал его маяк, но, когда добрались туда — где бы это ни было — папа исчез. Это последняя информация, которую мы получили. Не то чтобы мы не пытались узнать что-то каждый день.

Илай хватает меня и притягивает к себе, слегка шокируя.

— Он вернется. Я обещаю. — Он целует меня в макушку. Я растворяюсь в нем, нуждаясь в утешении. Он — все, на что я могу сейчас опереться.

— С Элис что-то не так, — говорю я то же самое, что говорила уже несколько недель. Она всех оттолкнула. — Сейчас не разговаривает даже с Сэмом.

Илай слегка напрягается при упоминании этого имени.

— Прошедший год, пока тебя не было, были Элис, Сэм и я. Мы все делаем вместе. — Я могу сказать, что ему это все еще не нравится. Это глупо, потому что Илай — единственный, кого я целовала, но мне нравится его ревность. Что-то в этом воодушевляет.

— Сэм неравнодушен к Элис, не ко мне. — Я толкаю его локтем. Он притворяется, что ему больно, будто что-то вообще может навредить ему. — Но из этого ничего не вышло. Мы всегда были только друзьями. Они помогали мне, когда мне было очень грустно, что ты ушел.

— Солнце. — Он произносит мое прозвище так, словно ему больно. Я говорю ему это не для того, чтобы