И прибыл омар. Крокодилы смотрели друг на друга, пили шампанское «Вдова Клико», улыбались. Повеса – это не я, а мой соперник, английский шпик Джеймс Бонд из фильма «Голдфингер», однако о моей принадлежности к секретной службе Наташа могла только догадываться, поскольку большинство интеллигенции считало (и считает), что в посольствах служат одни шпионы. (Всю жизнь я представлялся сотрудником МИДа.) А у нас уже горели глаза и без омара. Далее события развивались пламенно и стремительно: на машине мы домчались до моего дома (недалеко от Гайд-парка, снимали на две семьи особнячок с гостиной внизу и тремя комнатами на втором этаже), на пути я профессионально проверялся на случай следования вездесущей английской наружки, было уже за полночь, по мягкому ковру мы осторожно ступили в дом, боясь потревожить спящих наверху соседей, шампанское пить не стали, уютно расположились на ковре… О, этот счастливый, пушистый ковер!

На следующий день делегация отбывала в Москву. Прощание в скромном отеле больше напоминало похороны – Наташа была безмолвно грустна, а я чувствовал себя как тень отца Гамлета, потерявшая голову. Утешала лишь подаренная Наташей фотография (такие фотооткрытки продавались во всех киосках Союзпечати) с загадочным автографом – «Лучшему водителю», если бы в Москве у меня имелась машина, я стал бы любимцем ГАИ и ездил на красный свет. Но тогда было не до шуток. Finita la comedia. Москва планировалась лишь через год, а что такое год в жизни кинозвезды? Прощай, любовь моя, навеки прощай! Ноябрьские праздники я провел в мрачной депрессии, правда, вскоре прибыла жена с маленьким сыном, и это, конечно, подняло мой угнетенный дух.

Но фортуна непредсказуема, и ей угодно было повернуться ко мне неожиданной стороной. В конце ноября ко мне подкатилась коварная английская контрразведка с вербовочным предложением (между прочим, когда я сидел меж двух непрезентабельных мужланов-вербовщиков, мелькнула мысль: а вдруг выложат компры? вдруг в гостиной в ковер вмонтированы прослушки и гляделки? Но обошлось). Английские домогательства я отверг и вскоре после обмена дипломатическими колкостями был объявлен персоной нон грата, подлежащей изгнанию из доброго старого Альбиона. В начале января 1965 года мы пересекли бурно рыдающий Ла-Манш, преодолели Восточную Европу и воссоединились с Отечеством.

В Москве уже на второй день я был у Наташи. Она уже развелась с актером Владимиром Басовым, но они еще не разъехались и проживали в двухкомнатной квартире на Мосфильмовской, правда, имели два отдельных телефонных аппарата. Басов бывал там редко и всегда вежливо подзывал Наташу к телефону, и наоборот. Скромная квартирка – это в наше время трудно представить мегазвезд без замка, виллы в Майами и яхты, бороздящей моря и океаны. Личное авто? Или с шофером? В то время это было крайней редкостью, и Наташа ездила на метро и такси. Всегда шагала быстро, частично чтобы избежать приставаний поклонников, которые возникали на каждом шагу, как фантомы. Первая наша встреча была отмечена радостью внезапности приезда и нежностью, свидания продолжались. Это было удивительно сладкое и горькое время, это поймет лишь тот, кто разрывался между двумя домами. Днем я – на работе, Наташа – на студии имени Горького, встречались вечером (моя жена, драматическая актриса, по вечерам играла в театре), в разных местах. Одно время – в комнатке друга-геолога у Ленинского проспекта, но вскоре уже весь двор знал, что тут бывает знаменитая Наталья Фатеева. Дома у Наташи тоже встречались, пару раз шли пешком через мост в ресторан «Юность», но и там доставали вездесущие поклонники. Хорошо еще, что в то время не существовали смартфоны и нагло не приставали с селфи! Январь, февраль, март, апрель… Никогда в жизни, ни до ни после, я не ощущал себя таким бумажным корабликом, без руля и без ветрил! Никакой воли – лишь вихри неумолимой страсти, лишь желание увидеть, обнять… Из маститого разведчика, порою волкодава, я превратился в жалкого кролика, я часами ожидал выхода Наташи из киностудии, я перехватывал ее в метро у Киевской, вся жизнь моя превратилась в поиск свиданий. Какое счастье было наблюдать, как она варит на кухне кофе, как внимательно следит, чтобы он не вылился из турки, как плотно сжимает губки и лицо становится озабоченным и серьезным. Расставаться было нестерпимо трудно, почти невозможно, ноги не слушались меня, и только в голове (если она была) требовательно призывал уйти повелительный сигнал. Каждый раз, когда в одиннадцать вечера я захлопывал дверь Наташиной квартиры, я словно отлетал в никуда, я уже рвался обратно, я чувствовал, как за дверью стучит ее сердце. Сарафанное радио работало вполне эффективно, вскоре дома начались осложнения. Буриданов осел между двумя охапками сена? Уходить из семьи я не хотел, я любил и жену, и сына, да и прекрасно отдавал себе отчет, что на моей карьере будет поставлена точка: на черта звезде Фатеевой роль домохозяйки в советской колонии за рубежом? Да и мне роль бархотки в доме кинодивы не светила, кроме того, известно, что мужья красавиц – это самоубийцы. Помните аргентинский фильм, где неразделенная любовь дипломата и Лолиты Торрес, поющей: «Песня спета или не допета, очевидно, нам не по пути»? Да, да, нам было не по пути! Но как с него свернуть, если как магнитом тянет обратно? Если бы я писал на Наташу профсоюзную характеристику (надеюсь, уже не придется), то начертал бы: властная, деловая, трудолюбивая, быстро влюбляется и так же быстро разочаровывается, тяги к красивой жизни не имеет, любит путешествовать, к спиртному и табаку равнодушна – в общем, прекрасная характеристика и для запуска в космос, и для рекомендации на должность директора больницы. Но какая к черту характеристика, если все гибнет, все разлетается на куски? Вот я и метался в этих рассыпающихся руинах. Причем на сверхзвуковых скоростях. Наташа была всецело поглощена работой, постоянно спешила, все делала быстро, наскоро готовила, чтобы перекусить (какие в ту пору рестораны?), об украинских борщах с салом, чесноком и пампушками можно было только мечтать. Домработницы у нее не было, стирала и гладила сама, мгновенно наводила марафет и переодевалась. Какое счастье, что в то время у нее не водились табуны любопытствующих кошек и котов – иначе я вышвыривал бы их за хвост из окна! О чем мы говорили? Вопрос к спринтеру. Да летели мы на крыльях – о чем тут, блин, говорить? Были, увы, и паузы. О политике не говорили, какая тут политика, туды ее в качель? Зато сейчас Наташа на переднем крае борьбы с правительством и нещадно мечет свои стрелы. Может, за искусство? Великая это радость – обсуждать в объятиях с красавицей беседу Хемингуэя и Фицджеральда в лионском отеле или читать наизусть Джойса! Не было этого, и не будет никогда, извините! Зато сейчас Наташа читает очень много, даже меня. Как-то вырвались на премьеру «Здравствуй, это я», весь фильм я проревновал к Джигарханяну, но после фильма домой сопровождал все же я. Кстати, о коллегах по кино и театру услышать что-либо от нее было крайне редко.

Наша любовь постепенно становилось бременем друг для друга. Не знаю, что думала обо всем этом Наташа и думала ли вообще. Роман продолжался в конвульсиях, порой мне мерещились ее страсти на стороне (мерещились ли? это ведь лучший способ выбить клин клином), помнится, вооружившись пистолетом Макарова, вместе с другом я на электричке мчался на дачу к родителям Ларисы Голубкиной, подруги Наташи, куда она приехала со своим приятелем. Наверное, я напоминал Отелло, зажатого в тиски ревности и преследовавшего неведомого соперника. Но дуэли не произошло, наоборот, мирно пили чай. В восемь утра наблюдал за ее подъездом: не выйдет ли оттуда подозрительный мужчина? (Вдруг вышел бы мой лучший друг?) Однажды поздно вечером ломился в дверь ее квартиры (там кто-то гужевался), но без успеха. (Вдруг вышел бы грозный амбал и спросил: «Ты кто такой?») Один раз нагрянул неожиданно и попал в общество Муслима Магомаева и Леночки Скирды (потом Пырьевой), Наташа держалась вполне лояльно, но отчужденно. О, лишь бы увидеть ее! Московский кинофестиваль 1965 года, мы с моим верным другом, мидовцем Володей Васильевым, прорываемся в гостиницу «Москва», штаб-квартиру фестиваля. Жуткая охрана, первые кордоны преодолеваем с помощью Володиного мидовского удостоверения, но у самого входа в ресторан бульдогообразный цербер преграждает путь: «Где ваш спецпропуск? Тут же сам американский посол Гарриман!» Я достаю свою кагэбэшную книжицу: «Кстати, о господине Гарримане…» «Так бы вы сразу и сказали!» Зеленый свет – и мы уже за столиком с блистательными Наташей и Ларисой, распивающих сногсшибательные коктейли.