Его не было довольно долго. Я успел уже подлатать наш планетолет – не совсем, разумеется, но настолько, чтобы быть уверенным, что он не развалится в воздухе. После этого я уселся на его крыло и наконец разрешил себе осмотреться.

Наш планетолет упал на небольшой поляне посреди высокого соснового леса. Здешние сосны отличались от земных тем, что хвоя у них была мягко-голубоватого оттенка, а стволы – коричневато-красными, покрытыми мелкими чешуйками отшелушившейся коры. Высокая трава была изумрудно-зеленой, а кое-где в траве видны были небольшие красные и белые цветы.

Эта планета мне сразу понравилась, и я подумал, что не стал бы очень возражать, если бы она была названа моим именем. Я стал мечтать, как, послав лазерограмму на Землю, все мы – и Репка, и Коробок, и Яичница, и Дискетка, и Морж, и Пельмень – поселимся на этой планете, и несколько десятков лет, пока не прибудут земляне, планета будет в полном нашем распоряжении. Во сколько замечательных игр можно играть в этих великолепных лесах! Вот только интересно, есть ли здесь дикие звери?

Не успел я об этом подумать, как внезапно из леса донесся вопль. Вопль был очень знакомым, и мне не потребовалось много времени, чтобы сообразить, что это вопит Пельмень.

Спустя минуту и сам он показался из лесу, мечась из стороны в сторону и то и дело оглядываясь, словно улепетывая от кого-то. Пельмень успел уже преодолеть половину расстояния до нашего планетолета, когда из-за деревьев появились его преследователи. В первое мгновение мне почудилось, что я схожу с ума, потому что это были кентавры. Могучие туловища коней заканчивались человеческими торсами и мужскими головами. В руках кентавры держали копья и стрелы, которыми на скаку осыпали моего братца. Не будь на Пельмене непробиваемого скафандра, он давно бы уже походил на ежа.

– Митрофан, сматываемся отсюда! Скорее! – закричал он, переваливаясь через борт планетолета.

Мы стартовали в тот момент, когда первый из кентавров, размахивая дубиной, подскакал к нашему планетолету. Его дубина скользнула по заднему колесу машины, а в следующий миг выхлопная струя сбила великана с копыт. Осыпаемый стрелами, наш планетолет сделал над поляной круг и взмыл в небо.

– Ты хоть что-нибудь понимаешь? Откуда здесь вообще взялись кентавры? Мы же считали, что планета не заселена! Да и Лелик утверждал, что на ней нет аборигенов! – воскликнул я.

– Кажется, это я их вызвал! – неуверенно сказал Пельмень.

– Как это ты? Что ты там бормочешь? – не поверил я.

Но Пельмень даже не обиделся, так он был занят своими мыслями.

– Знаешь, Митрофан, – сказал он, – ты не поверишь, но дело было так. Я шел по лесу и думал: «Ну и скукотища! Вот бы случилось что-нибудь интересное. Хоть бы кентавры, что ли, на меня напали!» Сам не знаю, почему я подумал про кентавров – просто чисто машинально. Не прошло и минуты – раздался топот, и из леса мне навстречу действительно выскочили кентавры!

– Не врешь? Ты действительно думал про кентавров? – недоверчиво спросил я.

– Клянусь тебе!

– А до этого ты их не видел? Ну, может, краем глаза?

– Да говорю тебе, нет. Они уже после появились! – Пельмень воскликнул это с такой горячностью, что не поверить ему было невозможно.

Я задумался, пытаясь найти объяснение такому странному явлению, но ничего правдоподобного мне в голову не приходило.

– Бред какой-то! – сказал я. – И почему ты подумал именно о кентаврах? Подумал бы, например, о Бабе-яге! Помнишь такую сказочную старушенцию в ступе с помелом? Я скорее съем свой скафандр, чем поверю, что такие действительно существуют.

– Ешь! – сказал вдруг Пельмень упавшим голосом.

С видом полной прострации он рассматривал что-то за моей спиной.

– Что ешь? – не понял я.

– Скафандр... Потому что она там, твоя старушенция, в ступе с помелом, – убито сказал Пельмень.

Я обернулся так резко, что наш планетолет сделал в атмосфере вираж. И, клянусь вам, это была она! Рядом с нами, не обгоняя и не отставая, в раздолбанной деревянной ступе летела костистая старуха с большой бородавкой на носу. Заметив, что мы на нее смотрим, старуха помахала нам рукой, а потом ухватилась за помело и, вздыбив его метелкой кверху, резко пошла на снижение.

Я поставил планетолет на автопилот и очумело повернулся к Пельменю.

– Ты ее тоже видел? – спросил я.

– Здрасьте, а кто тебе ее показал?

– И как это можно объяснить? – спросил я.

– Объяснение может быть только одно. Когда мы прибыли на эту планету, она действительно была незаселенной: только леса, равнины и океан, но сейчас дело другое. Сейчас на ней десяток кентавров и Баба-яга.

– Ты хочешь сказать, что раньше, до нашего появления, их тут не было? Ни кентавров, ни Бабы-яги?

– Вот именно. Но теперь они есть, притом абсолютно реальные, как и мы с тобой. Представь, что на планете существует некое физическое поле, материализующее мечты и фантазии. С помощью этого поля планета хочет заселить себя различными видами живых существ, поэтому использует наше воображение. Она подключена к нам некоей незримой нитью, – сказал Пельмень.

– Смелая теория. Давай проверим! – предложил я.

Мы заставили планетолет неподвижно зависнуть в пространстве, а сами стали воображать. Первым делом я представил крылатую корову, причем не обыкновенную буренку, а красную в белый горошек. Не прошло и минуты, как поблизости раздалось мычание и хлопанье крыльев.

К нам подлетела крылатая корова и стала тыкаться мордой в прозрачный колпак. Шкура у коровы была красной в белый горошек, как раз такой, какую я представлял. Интересно, как объяснят это будущие биологи, которые когда-нибудь, несомненно, заведутся и на этой планете?

Пока мы рассматривали корову, кто-то так сильно протаранил борт нашего планетолета, что мы вошли в штопор. Чудом вернув себе управление машиной, мы с Пельменем увидели громадного крылатого быка, разгонявшегося, чтобы повторно поддеть нас на рога. На этот раз его мощные рога были направлены точно в двигатели, и, не успей я схватиться за рычаги и включить полную скорость, нам пришлось бы несладко. Настолько несладко, как может быть только людям, падающим с выключенными двигателями с восьмисотметровой высоты.

– Признавайся, ведь это ты вообразил дурацкого быка? – набросился я на Пельменя, когда мы наконец удрали от него.

– Клянусь, что не я! Наверное, планета сама научилась воображать или, во всяком случае, слегка дополнять. Например, корову – быком! – с горячностью воскликнул Пельмень.

– Не очень-то верится. Ну ладно, попробуем еще, – проворчал я.

Прикинув, что если мы сейчас будем воображать животных, то им придется падать с большой высоты, мы с Пельменем в следующие десять минут вообразили дюжину разных птиц, начиная от воробья и кончая коршуном, крылатого коня Пегаса и улыбчивую довольную башку, которая летала, хлопая огромными ушами. Эту конструкцию мы с Пельменем придумали вдвоем и назвали ее Смехоголов. Птицы сразу же разлетелись кто куда, а Смехоголов все летел следом, хлопал ушами и доброжелательно улыбался нам во все сорок восемь своих зубов.