Семен обернулся.

Из леса к дому плавно наползал туман. Тонкий, но почти непрозрачный слой ватного цвета медленно тек над самой землей, закрывая сухую траву, вымершие муравьиные кучи, дорожку. В воздухе совсем не чувствовалось той самой сыроватой прохлады, что часто случается сентябрьскими вечерами, когда и бывают туманы над болотцами и низинами, напротив, дневная жара еще не спала как следует, и было сухо. Да и туман мало напоминал привычную белую дымку, скорее что-то жутковато-сказочное из старых детских фильмов про леших и водяных. Шелихов поежился.

— Не будет сегодня старателей, господа хорошие, — хмыкнул Ткаченко. — Не в курсе я, можно ли вот по такому дыму в лесу гулять, но я бы не стал. Очень, знаете ли, неприятное ощущение чуть ниже поясницы. Давайте-ка в дом.

Перед тем, как войти в дверь, Шелихов увидел новые волны тумана, ползущие поверх нижнего слоя. Древесные стволы словно проваливались в грязно-серую пелену, исчезая один за другим. Туман поглощал не только пространство — вокруг лесничества стихли вообще все звуки, на которые и так был небогат умирающий лес. Шелест блуждающих вихрей, ветерок в сухих ветках, звук упавшего сучка — все это исчезло. Воздух словно замер над лесничеством, и стало немного душно. Семен отвернулся и закрыл за собой дверь. Через несколько секунд вечерний свет в окнах померк, превратившись в серую полутьму. Ткаченко щелкнул зажигалкой, поджег фитили нескольких свечей и поставил их на стол.

— Постояльцы хоть и поросята хорошие, но запас сделали с умом. Не только мобильники и плееры из Города таскали, но и коробку свечей прихватили, — прокомментировал он, со стуком высыпая из свертка еще десяток парафиновых цилиндров. — Там, на кухне, еще несколько ящиков с консервами, пивом и даже сушеной рыбкой. Пиво, увы, прокисло все, видно, не один месяц в тепле стоит. А вот банки вроде бы еще годные, не дутые…

— Базу эту скорее всего бросили. — Шелихов осмотрелся.

— Мне тоже так кажется, — кивнул Ткаченко.

Бывшее лесничество, похоже, было не только домом, но и чем-то вроде музея. До эвакуации здесь явно жили, так как две небольшие комнаты были совершенно точно жилыми — кровати, печка, даже разбитый электрообогреватель, большой телевизор, покрывшийся толстым слоем пыли. Но большую часть дома занимал музейный зал: на многочисленных полках видны были чучела мелких зверьков, за разбитой стеклянной витриной скалился кабан — какой-то шутник воткнул ему между клыков сигарету и нацепил на рыло треснутые солнечные очки. В доме немного припахивало деревом, книжной пылью и еще чем-то затхлым, сопревшим — Шелихов решил, что воздух отравляет большой холодильник в одной из жилых комнат. Ткаченко был прав насчет «свинушника» — повсюду на полу валялись окурки, пустые сигаретные пачки и бутылки из-под пива, в углу возвышалась приличных размеров горка из мятых газет, консервных банок и пакетов. В куче мусора Семен даже разглядел несколько шприцев и курительный «прибор», сделанный из пустой пластиковой бутылки. Там же лежала толстенная стопка цветастых журналов, из которых, наверно, и было вырвано множество листов, украшавших ныне стены жилых комнат. Видимо, старателям приходилось подолгу оставаться на своей базе.

Игорь тем временем снова достал свою «раскладушку», прошелся по комнатам, после чего остановился, заинтересованно хмыкнул, и детектор, словно в ответ, тихонько засвиристел почти мелодичной трелью.

— В твоей машинке звук вообще выключается? — с неожиданным для самого себя раздражением спросил Шелихов. — Знаешь, друг, на каком расстоянии слышны все эти ваши… долбаные пищалки, особенно если на открытой местности? Сколько ваших уже накрылось через эту дурь, в курсе? Вырубай на хрен!

— Эй, ты чего взъелся? — Ткаченко с удивлением посмотрел на Семена. — Подумаешь, запиликало… эта, как ты говоришь, долбаная пищалка нам недавно шкуры спасла.

— М-м… вы правы, Семен Андреевич. Совершенно правы. Извините. — Ученый вынул из кармана небольшой наушник-гарнитуру, и прибор тут же смолк. — Хм… да. Это здесь. Точно, именно здесь.

Игорь снова прошелся вперед-назад, стукнул ботинком в грязную половицу.

— Как думаете, капитан, есть ли тут погреб?

— Не замечал… нет вроде. — Ткаченко присмотрелся. — Думаете, под полом что-то есть?

— Определенно есть, — кивнул Игорь. — Позвольте ваш нож.

— Нож портить не дам, — серьезно сказал Ткаченко. — Ибо не лом это, а инструмент нежный и особо заточенный. Топором оно сподручнее будет.

Ученый нетерпеливо махнул рукой, мол, согласен, и снова начал что-то настраивать на детекторе. Капитан подобрал с пола небольшой топорик с треснутым топорищем, неаккуратно замотанным изолентой, примерился и тяпнул по доске. Топор, как и следовало ожидать, развалился.

— Да уж… ничего не скажешь, мощное орудие, — вздохнул Ткаченко. — есть в этом доме что-нибудь, что можно назвать инструментом?

Ученый досадливо хмыкнул, вышел в сени, чем-то загремел там и скоро вернулся с большим ржавым гвоздодером. Оттолкнув плечом Андрея, он воткнул гвоздодер в щель между досками и с усилием потянул его на себя. Доска подалась под неприятный визг вылезающих гвоздей.

— Что ты там такое нашел, друг-ботаник? — поинтересовался военный, наблюдая за действиями Игоря.

— Пока не знаю. — Ученый вытащил на свет небольшой металлический ящичек. — Но, похоже, местные старатели могут вполне называться сталкерами, друг-вояка.

Оставив ящик на полу, Игорь достал из рюкзака длинные щипцы из армированного пластика. Шелихов припомнил, что все «ботаники» Зоны никогда не брали артефакты голыми руками — для этих случаев у них всегда имелись под рукой либо такие вот «пинцеты», либо рукавицы из похожего на фольгу материала. И углепластиковые просвинцованные контейнеры тоже были Семену знакомы. Ерунда это, конечно: зонная аномальщина и через железобетон убить может, не то что через какую-то там пластиковую ерунду, но все же сочетание углеродного волокна и многослойной свинцово-алюминиевой фольги ощутимо гасило почти все вредные свойства найденного аноба.

Лазарев открыл ящик и вытряхнул из него на пол три странного вида штуковины. Две из них представляли собой бесформенные угольно-черные куски в сетке красных прожилок. Упав на пол, они начали слегка подпрыгивать и покачиваться. Еще одна вещь выглядела белым шариком с нечеткими, размытыми границами. Сразу возникло неприятное ощущение в глазах — объект расплывался мутным пятном, словно зрению никак не удавалось на нем сфокусироваться. Семен моргнул, снова присмотрелся, после чего отвел взгляд — неприятные ощущения усилились.

— Да, не только старатели… — присвистнул Ткаченко. — Что за вещицы?

— Вот эти два черных куска — аномальные объекты за номером сто шестнадцать. Достаточно распространенные штуковины, счет уже на тысячи пошел. Среди местных сталкеров, да и ученых известны как «головни», вероятно, за внешний вид и за то, что встречаются в основном в участках локальных термических очагов.

— Уголь, что ли?

— Нет, хотя внешне и похожи. — Лазарев без опасения подхватил «головни» рукой и бросил их в контейнер. — Химический состав пока неясен — вещество «сто шестнадцатых» инертно и не вступает ни в какие реакции вообще, а спектральный анализ показывает нечто похожее на белый шум из всех известных элементов таблицы Менделеева. Других аномальных свойств не найдено, в поле даже на приборах не определяется. Есть одна безумная версия, что это не материя вовсе, а локальные сгустки пространства и времени иной мерности, но, думается мне, это не совсем так. Просто… хм… эта «головня» определенно материальна, но материя, из которой она состоит, полностью соответствует нашим общим представлением о веществе вообще всех арте… анобов. А все общие представления о составе аномальных объектов у нас идут под графой эн-ха-эн-пэ.