— Клянусь Нефтидой, — бритый приложил руки к груди, — былого благочестия в людских сердцах не осталось. В Долине мертвых бродят грабители, стража вступает с ними в сговор… Не есть ли это знак того, что бедная страна Кемет катится в бездну?

Ты все привык усложнять, досточтимый Инемптах. — Великий Иерофант чуть склонил голову. — Любители поживиться за счет умерших были всегда. Вспомни-ка, пирамида Джосера уже почти тысячу лет как ограблена, давно пусты могилы Семерхета[62]и Беджау[63], в гигантской усыпальнице Хефрена сколько уж веков как ничего нет, а Египет стоит себе. Тут другое, — он вдруг дотронулся до подвески на своей груди, — фараон слишком много сделал для меня, чтобы я позволил безнаказанно кому-то ограбить его могилу. — Заметив немой вопрос в глазах собеседника, он на мгновение задумался. — Доводилось ли тебе слышать, досточтимый Инемптах, о перстне Гернухора? Так вот, в месяце пайопи[64], производя ремонт подземной галереи храма, мои жрецы наткнулись на тайник. В нем находился папирус столь древний, что был он исписан не иератическим курсивом[65], а древними Бау-Ра — иероглифами, и мне открылась тайна тайн. Теперь не быть мне служителем грозного Сета, если не сумею направить вилы смерти прямо в сердце того, кто позарится на сокровища фараона!

Внезапно волны благовонного дыма окутали Башурова так плотно, что голос бородача стал слабеть, к нему примешался какой-то странный металлический звук, и, проснувшись, Виктор Павлович понял, что внизу с помойки вывозят мусор.

* * *

Что верно, то верно, в России две беды: дураки и дороги. На Пискаревском, аккурат за больницей, Снегирев чудом увернулся от шального «мерседеса» и тут же угодил передним правым в яму; удар был силен, подвеску пробило до отбойника. По идее надо было бы запомнить номер, чтобы вечерком наведаться к уроду в гости, поучить хорошим манерам, но Алексей делать этого не стал, — после тренировки, сауны и чаепития с кикбоксерской братией на душе у него царили мир и гармония.

«Ладно, живи пока». Он запустил заглохший двигатель, неторопливо влился в транспортный поток и сразу же раскаялся в своей доброте, — со стороны переднего правого слышалось отчетливое бряканье, как пить дать накрылась шаровая. «Да, ничто не вечно под луной». Снегирев вздохнул и взял курс на Бронницкую, в оазис автосервиса Кирилла Кольчугина, а чтобы не слышать мерзкие, изводящие водительскую душу звуки, сделал погромче радио «Шансон». Владимира Семеновича Высоцкого занимали этнографические проблемы:

А почему аборигены съели Кука?

На эту тему молчит наука.

Мне представляется совсем простая штука —

Хотели кушать и съели Кука.

Стоял погожий осенний денек. Солнце все еще ласково светило с безоблачного неба, призывно семафорили коленками неоколгоченные россиянки, однако пожелтевшая листва настойчиво шуршала под колесами, — все, лету красному конец, пора подумать о шипованной резине. В теплом воздухе роилась мошкара, чирикали воробьи, нарезали круги птички-синички, торопились жить, чувствовали, что зима не за горами.

— Потерпи, моя девочка, потерпи.

Вырулив на набережную, Снегирев проехал мрачное бурокирпичие «Крестов», без проблем форсировал Неву и мимо Большого дома по свежеотремонтированной мостовой покатил по направлению к Невскому. Безо всякого удовольствия, — транспорт двигался по Литейному в час по чайной ложке. Владимирский был тоже забит машинами, однако на Загородном полегчало, и за бывшим Царскосельским вокзалом Алексей нырнул наконец в тихую щель Бронницкой. Хорошее место, старинное, ни рева двигателей, ни гама, ни бензиновой вони. Раньше район этот назывался Семенцами и считался одним из самых криминогенных в Питере. Чего тут только не было: веселые дома, малины, блатные хаты. Треньканье балалаек и переливы венок, пьяный смех и визг проституток, топот чекистских сапог и револьверный выстрел, оборвавший фарт лихого уркагана Леньки Пантелеева.

Однако все меняется, и нынче во дворе, где прежде был притон, обосновался господин Кольчугин — основательно, надолго. Поставил подъемники в боксах, открыл небольшое кафе, в заброшенном бомбоубежище стал выращивать вешенки и шампиньоны. Аборигены особо не противились: во дворе теперь был порядок, алкаши перестали гадить по углам, мастерская работала тихо, не производя ни грязи, ни вони. Дело двигалось.

Когда Снегирев въехал под облупившуюся арку, он сразу заметил хозяина: тот, стоя у клумбы с разноцветными астрами, общался по сотовой трубе.

— Все, Ира, потом. — Приметив знакомую «Ниву», Кирилл закончил разговор и, улыбаясь, подошел к мышастой. — А, Алексеич, сколько лет, сколько зим. Сломался никак?

Было видно, что он рад встрече совершенно искренне, от души.

— Зубрам автосервиса привет. — Снегирев пожал ему руку, ласково похлопал машину по крылу. — Мы попали в колдоебину правым передним. Похоже, шаровая.

— Что за проблемы, сейчас решим. — Кирилл обернулся, в его голосе послышались начальственные нотки. — Василь Палыч, выдь-ка на минуту, есть разговор.

Дисциплина в автохозяйстве была образцовой. Из глубины ремонтных боксов возник крепенький мужичок в замасленной спецовке, он потолкал ногой мышастую в колесо и, похлюпав носом, авторитетно заявил:

— Верхняя — к доктору не ходи. Нижняя — хрен его знает. Короткий рулевой — будем посмотреть.

По знаку Кольчугина он забрался в «Ниву» и, держа руль кончиками пальцев, погнал мышастую на подъемник — ловко, привычно, с недоступной для непосвященных скоростью.

— Палыч бывший автогонщик, три раза горел, две трепанации перенес. — Кирилл уважительно глянул ему вслед и, не переставая улыбаться, тронул Алексея за рукав. — Пока суд да дело, пойдем-ка перекусим чем бог послал, время обеденное.