– А-а-а! Смотришь! – неожиданно зло прошипел он. – Это вам, городским, не вопрос. А у нас нету врачей! – Мужик встрепенулся, словно вспомнил что-то, и смиренно произнес: – Денег дай!

Настя молча отодвинулась от него, он сделал к ней шаг. Стае брезгливо дернул плечом и полез за бумажником. Вытащил пятисотку и, не глядя, протянул деньги мужику.

– Бери и вали отсюда! Мази купи, обработать рану. И антибиотик.

Мужик подлетел к Стасу, чуть не падая на колени, схватил купюру, попятился. Воровато взглянул на добытые деньги и попятился вдвое быстрей. Видно было, что такого богатства он в руках давно уже не держал. В помутненном сознании из ниоткуда возникали цифры, цифры перетекали в литры, а литры – в часы и дни благословенного забытья.

– Не мешаю! – пятясь, бормотал он. – Ухожу!

– Придурок! – разозлился Стае. – Нормальным парнем ведь был.

– Ты что, его знаешь?! – Настя мелко дрожала. Обезображенное лицо все еще стояло перед глазами.

– В школе вместе учились. У нас в деревне школа была одна, а сейчас и ее закрыли, – нехотя бросил Стае. – Я, когда окончил ее, уехал в Москву, в училище поступил. А этот тут остался – женился, видите ли. Ни работы, ни денег, – он тяжело вздохнул. – Теперь вон что – сама видела. А ему всего-то тридцать лет. Впрочем, как и мне.

Стае замолчал.

– Но ты-то в порядке… – слова Насти прозвучали глухо.

– Ну-ну, – Стае натужно рассмеялся, – еще неизвестно, кто из нас больший урод: он – физический или я – моральный?

– Не надо, – Настя сжалась в комок и обхватила себя руками – ей почему-то стало холодно. – А что было потом?

– Со мной? – Стае достал еще сигарету и снова закурил. – Отучился. Устроился на работу. В дома, которые наша фирма в Подмосковье строила, электричество проводил. А потом в одном из них случился взрыв. Ежу понятно, что строители ни при чем, но на директора завели уголовное дело. Компанию обанкротили, рабочих разогнали. Видимо, кому-то мы в то время начали мешать.

– И что же ты?

– Остался без работы, – хмуро усмехнулся Стае, – а у меня и без того уже нервы были на пределе – умудрился влюбиться в жену… в общем, неважно. Важно, что таких чувств у меня в жизни еще не случалось – эта женщина перевернула все с ног на голову. Она была, да и сейчас, наверное, есть, писательница: детские книги сочиняла. И меня взялась уму-разуму учить, как ребенка: рассказывала о литературе, таскала по музеям, театрам, водила в кино, заставляла читать. Не поверишь, за пару лет словно другим человеком стал. Ради нее готов был на все. А она и мужа своего заслуженного не бросает, и меня на коротком поводке водит. Короче, не выдержал я: уехал из Москвы к чертовой матери.

– И что? – Настя покрепче обняла себя руками.

– Ничего. Вернулся в деревню. Как все, начал пить. Если бы не познакомился с Сергеем Сергеевичем, когда он землю здесь покупал, так бы и спился. А тут дело появилось – дом строить. Правда, я сначала не знал, для чего ему коттедж на таком отшибе, думал, тишины человеку хочется, покоя. Устал от Москвы. Ну а когда понял, решил бросить все и уйти. Только не получилось: у мамы обнаружили рак, – Стае перевел дыхание.

Билетный киоск открылся ровно за десять минут до прибытия поезда. Стае купил билет, потом выгреб содержимое бумажника и сунул Насте в руку.

– А как же ты? – бескровными губами спросила она.

– У меня еще есть. Не переживай, – Стае сжал своей рукой ее кулачок.

– Я не о деньгах, – Настя смотрела на Стаса испуганно. Впервые за долгое время в ее глазах появился отблеск живых, настоящих чувств, – этот… он же тебя убьет.

– Пока еще никого не убивал, – криво улыбнулся Стае, – все как-то сами…

– Давай вместе сбежим, – Настя нервно и сильно схватила его за руку.

– Нельзя. Двоих быстрее найдут, – Стае посмотрел ей прямо в глаза, – да и мама… Я выкручусь. Ты, главное, о себе позаботься, только в милицию не ходи: меньше шансов будет обратно загреметь. Лучше всего на время куда-то уехать.

Последние слова заглохли на фоне безумного грохота приближающегося состава. На забытой богом станции поезд стоял всего тридцать секунд. Настя едва успела запрыгнуть в разъехавшиеся двери и пропасть в голодной пасти вагона. Она только краем глаза успела заметить, как Стае понуро опустил голову и отошел от края платформы. В его руке беспомощно висел так и не пригодившийся пакет с хлебом и молоком.

Настя прошла в вагон и, стараясь выбрать соседей побезопасней, уселась между двух старушек с огромными сумками-тележками между ног. Бабушки явно были знакомы друг с другом, но упорно молчали. Видно было, что им обеим хочется поговорить – ехать-то далеко, – но что-то мешает.

– Садись-садись, внучка, – подбодрила Настю бабушка, похожая на одуванчик, – никто тебя не обидит.

– Спасибо, – одними губами проговорила девушка и опустилась на деревянную скамью.

– Ишь ты, каких добреньких из себя корчим, – проворчала старушка в пестром платочке себе под нос, – а разобраться по-настоящему – так ведьма ведьмой!

– Ты ее не слушай! – невозмутимо сказала первая. – У нее с головой непорядок – старая уже. Скажи лучше, как тебя зовут?

– Настей, – она ответила автоматически, едва расслышав с детства привычное сочетание звуков. Все остальное пролетело мимо ушей.

– Настенька, – хором повторили обе старушки. Потом та, что в платочке, насупленно замолчала, а первая продолжила: – Ты, дочка, в Москве, что ли, живешь?

Настя молча кивнула.

– А в деревню чего, – не выдержала вторая, – бабушку навестить?

Настя снова кивнула.

– Да-а-а, – протянула в платочке, ободренная тем, что угадала, – теперь в деревнях одни старики и остались. В городе-то на пенсию не прожить. А тут – где грибов насобираешь, где картошки посодишь, где цыплят на воспитание возьмешь. Все хлеб!

– Да уймись ты, – одернула ее первая, – нечего ребенку голову старушечьими жалобами забивать! Без тебя все известно. Ты учишься-то где? – ласково обратилась она к Насте, которая успела пожалеть, что не села рядом с пожилой семейной парой, увлеченно разгадывающей кроссворд.

Настя сначала опять кивнула, потом сообразила, что здесь придется что-то ответить, и едва выговорила: «В аспирантуре». Обе старушки значительно закачали головами.

– Это ученым, что ль, будешь? – первой предположила в платочке.

Настя безразлично пожала плечами. Таким далеким и нереальным все казалось теперь: учеба, аспирантура. Будто было это то ли не с ней, то ли в прошлой жизни. А здесь имели значение совсем другие вещи: смерть, страх, отчаянье, боль. Она уже завидовала Николаю, его свободе и думала только о том, сможет ли решиться сама.

– А у меня вот Феденька тоже доцент, – похвасталась бабушка-одуванчик и тут же сникла, – сорок пять годков ему уже. А все в общежитии живет. С женой рассорился, дочку теперь не видит.