– Малый назад! – дал новую команду капитан.

Судно попятилось назад, и тут же натяжение ваеров ослабло, и они бессильно упали на палубу.

– Подобрать ваера! – продолжал командовать Петухов.

На корме закрутились турачки траловой лебедки, и судно задним ходом стало подходить к месту зацепа трала. Через несколько минут ваера пошли в воду вертикально вниз – значит, судно встало точно над местом зацепа.

– Самый малый вперед, – отдал Петухов новую команду вахтенному механику, а рулевому матросу приказал. – Руль право на борт, курс триста.

Те, кто соображает, поняли маневр капитана: он хотел развернуть судно на контркурс, освободиться от зацепа и, сдернув трал вниз по склону, быстро выбрать его.

Маневр Петухова удался. Через полчаса трал – вернее то, что от него осталось, – лежал на кормовой палубе. Боцман, которому предстояло чинить его, сокрушенно качал головой. От новенького трала остались одни лохмотья. Но было и чему радоваться: из этих лохмотьев, пока их перебирали, натрясли на палубу килограммов двести лангустов. Значит, промысловые запасы лангустов на банке Месяцева действительно были, но ловить их тралом вряд ли имело смысл – себе дороже.

Подводный аппарат не был готов к погружению, и, чтобы не терять время, Валерий Бадулин предложил сделать ночную фотостанцию – сфотографировать автоматической фотокамерой дно банки Месяцева и всех ее обитателей. Методика подводной фотосъемки была отработана еще в 3 рейсе «Ихтиандра» (1977 г.), только камера у Бадулина была более совершенная, чем у Игоря Данилова три года назад. Камера Бадулина могла работать до глубины 2000 м.

Для спуска фотокамеры мы выбрали южный склон банки Месяцева. Ветер дул с юга, и судно должно было дрейфовать со склона на вершину банки – так удобнее для фотосъемки. Начало было удачным: третий штурман Василий Ланчук вывел «Ихтиандр» в намеченную точку, и судно легло в дрейф. Бадулин подсоединил камеру к кабель-тросу, а я занял свое место в штурманской рубке, возле эхолота «Палтус». Спуск камеры прошел успешно, она быстро достигла глубины 900 метров. Мы начали работать. Я смотрел на эхолот и по судовой связи давал команду Бадулину. Получив команду «вира метр», он включал кабель-тросовую лебедку и поднимал камеру над грунтом, выдерживая дистанцию съемки 3 метра. Пока склон банки был пологим, мои команды следовали не часто, Бадулин успевал среагировать и приподнять камеру над грунтом. С глубины 500 метров склон пошел вверх круче. Я зачастил: «Вира метр… вира два метра… еще два метра…» Бадулин уже с трудом поспевал за мной. Вдруг линия дна на эхолоте пропала. Перо самописца безуспешно пыталось прожечь бумагу, из-под пера выскакивала только слабая искорка, не оставлявшая на специальной электрохимической бумаге никакого следа. Каюсь, я секунду промедлил, соображая, что это значит: то ли склон очень крутой, то ли перо покрылось нагаром и потому не пишет? Когда перо все-таки оставило черную точку на отметке «400», у меня холодок пробежал по спине: под нами был почти отвесный склон. Я заорал в микрофон: «Вира камеру! Поднимай как можно быстрей!» И сам побежал на корму.

Бадулин включил лебедку на максимальную скорость, но трос выходил из воды слишком медленно: ведь это была не обычная скоростная лебедка, а тихоходная кабель-тросовая. Я молился про себя, чтобы все обошлось. Увы… Барабан лебедки вдруг остановился, заскрипел и крутанулся назад. Бадулин включил тормоз. Кабель-трос натянулся, как струна.

– Слезай быстрей с мостика! – гаркнул я.

Но Бадулил и сам понял, что дело нешуточное. Камера, похоже, намертво зацепилась за что-то на дне. «Ихтиандр» стоял, словно на якоре. Но мог ли удержать кабель-трос толщиной с мизинец громадину судна? На крупной волне корма судна подпрыгнула вверх, последовал рывок дикой силы, и трос лопнул, как гитарная струна, а стрела, на которой висел блок, согнулась в дугу. Бадулин, к счастью, успел спрыгнуть в карман траловой палубы. Он долго смотрел на сиротливо болтавшийся обрывок кабель-троса, пока, наконец, не осознал, что произошло – обрыв троса.

– Корпус жалко. Хороший был корпус, из нержавейки, – вздохнул Бадулил и побрел в свою каюту.

Наутро я подошел к капитану Петухову и рассказал о случившемся. Просил разрешить одно погружение «Севера-2» для поиска фотокамеры.

– Хорошо, – согласился Евгений Алексеевич, – давайте сделаем специальное погружение. Может быть, и найдется ваша камера, хотя это и маловероятно.

В погружение пошли Бадулин, Вадим Сумерин и я. Вел аппарат Олег Донец. Кроме чисто утилитарной задачи – поиска фотокамеры, я поставил, конечно, и научную задачу: определить нижнюю границу распространения лангустов. Верхнюю границу мы знали – вершина банки, а вот насколько глубоко лангусты спускаются по склону?

«Ихтиандр» вышел в ту же точку, в которой мы начали спуск фотокамеры. «Север-2» достиг глубины 900 метров, и мы увидели в иллюминатор пологий склон, покрытый белым песочком. Олег Донец развернул аппарат носом к склону, и мы начали подниматься вверх. Вскоре склон стал заметно круче, из-под песка стали показываться выступы серого ноздреватого камня. По мере подъема каменных выступов становилось все больше, и вдруг перед нами возникла отвесная стена. Я посмотрел на глубиномер: 500 метров. Зрелище было потрясающее! Все мы приникли к иллюминаторам и смотрели, как завороженные, на грандиозный уступ, напоминавший стену средневекового замка. На этом уступе были свои зубцы и башенки, разделенные ложбинками, а вершина его уходила куда-то вверх.

– Где-то здесь застряла моя камера, – встрепенулся Бадулин.

– Тут немудрено застрять…

– Шанс найти ее тут…

– Как иголку в стоге сена…

Мы обменялись мнениями и пришли к выводу, что найти камеру вряд ли удастся.

– Вон лангуст сидит! – вскрикнул Сумерин, возвращая нас к главной научной цели погружения.

Действительно, уцепившись ножками за камень, на почти отвесной стене сидел желтенький лангуст.

– Запишите глубину – четыреста девяносто семь метров, – заметил Олег Донец.

– Округленно – пятьсот.

– Так и запишем, сказал я. – Нижняя граница распространения лангустов находится на глубине пятьсот метров.

– А теперь, ребята, сидите тихо, не шевелитесь, – предостерег Донец. – Я буду аккуратненько рулить; если врежемся в скалу, то всем нам каюк.

Осторожность капитана подводного аппарата была понятна: подъем вдоль отвесного склона, прорезанного глубокими оврагами, требовал от него предельной собранности. Олег, сидя на ремнях, над нашими головами и глядя в верхний иллюминатор, с ювелирной точностью вел «Север-2» вблизи отвесной стены, чтобы я смог разглядеть слагающую ее породу, а Вадим посчитать лангустов поштучно. У меня не оставалось сомнения – стена была сложена коралловым известняком, и перед нами был давно умерший коралловый риф.

Стена кончилась так же неожиданно, как и появилась. «Север-2» словно вынырнул из котлована, и перед нами открылась закругленная бровка склона, на которой плавно покачивались громадные антипатарии, похожие на гигантские опахала. Бадулин схватил свою «Практику» и начал спешно фотографировать. Фотовспышка едва успевала заряжаться.