– Инспектор, когда, по-вашему, мы получим документы для перехода в Уль-Кому? – спросил Тэкер.

– Думаю, скоро. А она? Она была счастлива?

– О, мне кажется, что она… – начала миссис Джири. – Ну, знаете, всегда возникали какие-то драмы.

– Да, – сказал ее муж.

– Так… – сказала миссис Джири.

– Правда? – спросил я.

– Ну, это не… Просто в последнее время у нее был стресс. Я сказала, что ей нужно приехать домой на каникулы – да, я знаю, поездка домой не очень-то похожа на отпуск, но вы же понимаете. Но она сказала, что серьезно продвинулась, что близка к тому, чтобы совершить открытие.

– И кое-кого это задолбало, – сказал миссис Джири.

– Милый.

– Но правда же. Она сама сказала.

Корви недоуменно посмотрела на меня.

– Мистер и миссис Джири…

Пока Тэкер говорил это, я быстро объяснил Корви по-бешельски:

– Не «обдолбаться» как с наркотиками, а «задолбать» – «разозлить». Американский сленг. Кого это задолбало? – спросил я супругов Джири. – Ее преподавателей?

– Нет, – ответил мистер Джири. – А кто, по-вашему, это сделал, черт побери?

– Джон, прошу тебя…

– Твою мать! Да кто вообще такие эти «Высшая Кома»?! – воскликнул мистер Джири. – Вы даже не спросили нас, кого мы подозреваем. Даже не спросили. Думаете, мы не знаем?

– Что она сказала? – спросил я.

Тэкер встал и выставил руки вперед. Все, успокойтесь.

– На конференции какой-то гаденыш заявил ей, что ее работа – это государственная измена. Кто-то мечтал с ней посчитаться с тех самых пор, как она приехала сюда.

– Джон, перестань, ты все перепутал. В первый раз, когда это сказал тот человек, она была здесь, вот здесь, в Бешеле, а не в Уль-Коме, и это была не «Высшая Кома», а другие люди – националисты, «Истинные граждане», или как-то так, ты же помнишь…

– Погодите. Что? – спросил я. – «Высшая Кома»? И… ей что-то сказали, когда она была в Бешеле? Когда?

– Босс, погодите, это… – быстро заговорила Корви по-бешельски.

– Думаю, нам всем нужен перерыв, – сказал Тэкер.

Он успокоил супругов Джири, словно им нанесли вред, а я попросил у них прощения, словно этот вред им нанес я. Они знали, что им следует оставаться в гостинице. В холле мы разместили двух полицейских, чтобы те за этим следили. Мы сказали Джири, что сообщим им, как только что-то станет известно о проездных документах, и что вернемся на следующий день. Я дал им номера своих телефонов – на тот случай, если им что-то понадобится.

– Преступника найдут, – сказала им Корви, когда мы стали прощаться. – Пролом заберет тех, кто это сделал. Это я вам обещаю. – Когда мы вышли на улицу, она сказала: – Кстати, это не «Высшая Кома», а «Кома превыше всего». Это как «Истинные граждане», только в Уль-Коме. Судя по всему, настолько же милые люди, как и наши, только куда более скрытные и, слава яйцам, не наша головная боль.

«Истинные граждане» проявляли свою любовь к Бешелю даже более радикальными способами, чем Национальный блок Седра. Они устраивали марши, на которые являлись в своей форме и произносили пугающие речи. Они действовали в рамках закона, но ходили по грани. Мы не смогли доказать их участие в нападениях на бешельский Улькоматаун, на посольство Уль-Комы, на мечети, синагоги и книжные магазины левых. Мы – и под словом «мы» я, конечно, имею в виду полицию – неоднократно находили виновных, и они оказывались членами ИГ, но сама организация отрекалась от них – чуть-чуть, самую малость, – и поэтому ни один судья еще не вынес решение об их запрете.

– И Махалия разозлила обе группы.

– Так говорит ее отец. Он не знает…

– Мы точно знаем, что она давным-давно привела в ярость местных сторонников объединения. А потом повторила этот номер с тамошними нациками? Остались ли еще экстремисты, которых она не достала? – Мы сели в машину и поехали. – Знаешь, – сказал я, – то заседание Надзорного комитета… было довольно странным. То, что они говорили…

– Седр?

– Седр, да, в том числе. То, что они говорили, тогда показалось мне бессмыслицей. Возможно, если бы я больше следил за политикой… Может, я этим займусь. – Мы замолчали. После паузы я добавил: – Возможно, нам стоит навести справки.

– Босс, какого хрена? – не зло, а скорее недоуменно спросила Корви, поворачиваясь ко мне. Она казалась не злой, а сбитой с толку. – Зачем вы на них так накинулись? Через пару дней начальство обратится с прошением к Пролому, чтобы он разобрался с этим дерьмом, и тогда горе тому, кто пришил Махалию. Понимаете? Даже если мы сейчас что-нибудь найдем, нас все равно могут в любую минуту снять с расследования. Мы просто выжидаем.

– Да, – сказал я и чуть повернул, чтобы объехать улькомское такси, при этом стараясь как можно сильнее развидеть его. – Да. Но все равно. Меня поражают люди, которые способны привести в ярость такое количество психов. Притом тех, кто готов перегрызть друг другу глотки, – бешельских нациков, улькомских фашиков, всякую антифу…

– Пусть Пролом с этим разбирается. Босс, вы были правы: она заслужила, чтобы ей помог Пролом. Чтобы он применил свои способности.

– Да, заслужила. И она все это получит, – заметил я. – Avanti. А пока что у нее есть мы.

Либо комиссар Гэдлем обладал сверхъестественным чувством времени, либо поручил какому-то технику подкрутить его компьютер. В любом случае, как только я заходил в свой кабинет, в топе моей электронной почты неизменно были его сообщения.

«Ладно, – говорилось в последнем из них. – Насколько я понимаю, мистер и миссис Дж. расположились в отеле. Я не очень хочу (и ты, наверное, тоже), чтобы бумажная волокита отняла у тебя несколько дней, так что, пожалуйста, до тех пор, пока не будут улажены все формальности, – только вежливая опека. Вот и все».

Когда придет время, все собранные нами сведения мне придется отдать. «Не создавай себе работу, – хотел сказать мне Гэдлем, – не увеличивай расходы департамента, сними ногу с педали газа». Я сделал несколько заметок и перечитал их – никто, кроме меня, не смог бы разобраться в них, а через час написанное не понял бы и я сам, хотя я, в соответствии со своим обычным методом, тщательно их хранил. Потом я несколько раз перечитал сообщение Гэдлема. При этом я закатывал глаза и, возможно, даже что-то бурчал.

Какое-то время я потратил на поиск телефонных номеров – и в Сети, и с помощью телеоператора, – а затем позвонил по одному из них. В трубке слышались щелчки: мой вызов проходил через несколько международных телефонных станций.

– «Бол-Йе-ан».

Я звонил туда уже дважды, но натыкался на какую-то автоматизированную систему. Сейчас там впервые кто-то снял трубку. Человек говорил на хорошем иллитанском, но с североамериканским акцентом, и поэтому я ответил по-английски: