— Ай, ладно, — сказал Мерлин, — ради любви люди и не то еще делают. И потом, почему это жаба в норе непременно несчастна, — да не больше, чем ты во сне, к примеру. Обдумаю кое-что, пока меня оттуда не выпустят.

— Так тебя все-таки выпустят?

— Я скажу тебе еще кое-что, Король, и возможно, оно тебя удивит. Это случится не скоро, сотни лет пройдут, но мы с тобою вернемся, оба. Знаешь, что будет написано у тебя на могиле? Hie jacet Arthurus Rex quandam Rexque futurus. Латынь еще помнишь? Это означает: Король былого и грядущего.

— И я возвращусь назад, так же, как ты?

— Некоторые говорят — из долины Авалона. Король молчал, задумавшись. Снаружи стояла глубокая ночь, и в ярко освещенном шатре было тихо. Шаги часовых по траве не долетали сюда,

— Интересно, — сказал он наконец, — а будут ли люди помнить о нашем Круглом Столе?

Мерлин не ответил. Голова его клонилась к белой бороде, кисти рук были сжаты коленями.

— Что же они будут за люди, Мерлин? — несчастным голосом воскликнул молодой человек.

Королева Лоутеана замкнулась у себя в покое, прервав всякие отношения со своими гостями, и Пеллинор совершил трапезу в одиночестве. Затем он пошел прогуляться по берегу, любовался чайками, что пролетали над ним подобно белым гусиным перьям с остриями, аккуратно обмакнутыми в чернила. Старые бакланы стояли, будто распятия, на камнях и сушили крылья. Он испытывал привычную грусть, но вместе с ней и чувство некоего неудобства, — ему словно недоставало чего-то. Чего именно — он не знал. Недоставало же ему Паломида и Груммора, но они как-то не приходили в голову.

В конце концов внимание его привлекли какие-то крики, и он отправился посмотреть, что там приключилось.

— Сюда, Пеллинор! Эгей! Мы здесь, наверху!

— В чем дело, Груммор? — с интересом спросил Король. — Чем это вы там, наверху, занимаетесь?

— Взгляните на Зверя, милейший, на Зверя взгляните!

— О, привет, так вы все же словили старушку Глатисанту?

— Дорогой мой, ради Неба, сделайте что-нибудь. Мы тут всю ночь проторчали.

— Но почему вы так одеты, Груммор? Это что на вас, пятна или что?

— Милейший, ну что вы стоите на месте и препираетесь?

— Но послушайте, Груммор, у вас же хвост. Вон он свисает сзади, я вижу.

— Конечно, у меня хвост. Вы не могли бы перестать болтать и что-нибудь сделать? Мы всю ночь провели в этой чертовой расщелине и валимся от усталости с ног. Давайте, Пеллинор, прикончите вашу Зверюгу, только сразу.

— Помилуйте, с какой это стати я стану ее убивать?

— Небеса милосердные, разве вы последние восемнадцать лет не пытались ее убить? Ну же, Пеллинор, действуйте, будьте добрым малым, сделайте что-нибудь. Если вы сию же минуту ничего не предпримете, мы оба сковырнемся отсюда.

— Я все-таки не возьму в толк, — задумчиво произнес Король, — зачем вы вообще полезли на утес? И почему на вас эта одежда? У вас такой вид, как будто вы сами переоделись в какого-то Зверя. И кстати, моя-то Зверь откуда взялась, а? Я хочу сказать, все это так неожиданно.

— Пеллинор, последний раз спрашиваю, намерены вы прикончить эту Зверюгу?

— Но зачем?

— Затем, что она загнала нас сюда, на утес.

— Это для нее необычно, — заметил Король. — Как правило, она не проявляет к людям такого интереса.

— Паломид утверждает, — хрипло сказал сэр Груммор, — что с его точки зрения, она в нас влюбилась.

— Влюбилась?

— Ну, вы же видите, мы переоделись в Зверя.

— Подобному подобает подобное, — еле слышно пояснил сэр Паломид.

Короля Пеллинора начала понемногу одолевать смешливость — впервые со дня их появления в Лоутеане.

— Ну и ну! — сказал он. — Да благословит Господь мою душу! Это что-то неслыханное. А почему Паломид решил, что она влюбилась в него?

— Ваша Зверь, — с достоинством пояснил сэр Груммор, — целую ночь ходила под утесом кругами, терлась об него и мурлыкала. И время от времени она изгибала шею и бросала на нас такие, знаете, особенные взгляды.

— Какие взгляды, Груммор?

— Дорогой мой, да вы сами на нее посмотрите.

Искомая Зверь, не обратившая ни малейшего внимания на появление своего господина, чувствительнейшим образом таращилась на сэра Паломида. Подбородок ее со страстной преданностью прижимался к подножью утеса, хвост временами подрагивал. Она мела им по гальке из стороны в сторону, и множество украшавших хвост геральдических кисточек и орнаментальных листочков издавали шелестящий шум. Время от времени Зверь лапкой скребла скалу и поскуливала. Затем, явственно устыдясь своей откровенности, она изгибала грациозную змеиную шею и прятала голову под брюхо, смущенно бросая оттуда взгляды.

— Хорошо, Груммор, и чего же вы от меня хотите?

— Мы хотим спуститься, — ответил сэр Груммор.

— Это я уяснил, — сказал Король. — По-моему, мысль самая разумная. Я, с вашего дозволения, как-то не совсем понимаю, с чего у вас тут все началось, что? — но вот это я уяснил, то есть абсолютно.

— Так убейте Пеллинор. Убейте проклятую тварь.

— Нет, право, — сказал Король, — с чего бы вдруг! В конце концов, какой от нее вред? Весь мир любит влюбленных. Совершенно не понимаю, почему нужно убивать несчастное животное только за то, что его охватила нежная страсть. Я хочу сказать, я ведь и сам влюблен, ведь верно, что? Мы с ней вроде как товарищи по несчастью.

— Король Пеллинор, — решительно молвил сэр Паломид, — если быстро, и черт его знает как быстро, не будут предприняты какие-либо шаги, искренне ваш не замедлит погибнуть мучительной смертью, и мир праху его.

— Но Паломид, дорогой мой, я и не в состоянии убить несчастную старушку, у меня же меч тупой.

— Тогда оглушите ее мечом, Пеллинор. Дайте ей как следует по башке, авось, заработает сотрясение мозга!

— Груммор, дружище, вам легко говорить. А ну как оглушить ее не удастся? Она может выйти из себя, Груммор, и что тогда со мной будет? Я вообще никак не пойму, отчего это вы так жаждете каких-то насильственных мер? В конце концов, она-то вас любит, верно ведь, что?

— Каковы бы ни были причины поведения этой твари, суть в том, что мы вынуждены сидеть здесь, на выступе.

— Так значит, все что вам требуется, это слезть с него.

— Любезнейший, как же мы слезем, когда она тут же на нас наскочит?

— Но ведь это будет всего только любовный наскок, — успокоительно сказал Пеллинор. — Вроде как ухаживание. Не думаю, что она причинит вам зло. Все, что вам нужно делать, — это идти впереди нее, пока не дойдете до замка, что? В сущности говоря, вы могли бы даже немного ее обнадежить. Всякому любо, когда ему отвечают взаимностью.