Всего через несколько дней после начала войны, 28 июня 1941 года, был издан совместный приказ НКГБ, НКВД и прокурора СССР № 00246/00833/пр/59 сс «О порядке привлечения к ответственности изменников Родины и членов их семей».

24 июня 1942 года вышло постановление ГКО, в котором говорилось, что «Совершеннолетние члены семей военнослужащих, осужденных к высшей мере наказания (расстрелу) за измену Родине (ст. 58—1 УК РСФСР), подлежат аресту и ссылке в отдаленные местности СССР сроком на 5 лет». Семьи сдавшихся в плен красноармейцев Приказом Ставки ВГК № 270 от 16 августа 1941 года лишались государственного пособия и помощи, независимо от причин и обстоятельств пленения этих военнослужащих. Получалось так, что пленение военнослужащего Красной армии рассматривалось как преднамеренно совершенное преступление. Никакие обстоятельства в расчет не принимались. Под подозрение попадали как военнослужащие, так и гражданские лица, побывавшие за линией фронта даже самое непродолжительное время. Отсюда бойцов и командиров, вырывающихся из окружения, встречали как потенциальных предателей.

Те, кто был допрошен немцами, судили за измену Родине и шпионаж. Попытки скрыть даже кратковременное пребывание в плену нередко заканчивались трагически. Нам, людям послевоенных поколений, возможно, легче осудить ту жестокость, или жесткость власти. Но те, кто видел войну, что называется, перед собой или своими глазами, рассказывали, что творилось тогда… В 41-м трусость была не просто каким-то действием одиночек, она приобрела массовый характер. В совокупности с паникой, страхом, перед еще не увиденным врагом, дезертирством, членовредительством она на долгое время стала всеобщим бедствием Красной армии. И некоторой части советского народа (прифронтовой полосы)…

Каким образом можно было остановить это гнусное явление начального периода войны? Как можно было доверять на слово, без проверки, людям, вышедшим из окружения или бежавшим из плена? Однозначно одно, что никакие демократические нормы здесь были неприемлемы. Шла война.

Самая жестокая и страшная за всю историю человечества. И от исхода ее зависело — быть или не быть народам Советского Союза.

Истоки сочетания идеологической работы с репрессиями принято относить к началу Гражданской войны (1918 г.). Например, осенью 1918 года в 8-й армии по инициативе Л.Д. Троцкого зародились первые штрафные части. Оценивая взятие Казани (10 сентября 1918 г.), тот же Л.Д. Троцкий заметил, что успех был достигнут сочетанием мер агитации, организации и репрессий.

«Принудительная мобилизация военных специалистов сопровождалась репрессиями. Троцкий приказал взять на учет всех бывших офицеров, которые не желают работать на Красную Армию, и посадить их в концентрационные лагеря. По его инициативе в 1918 году были созданы концентрационные лагеря в Муроме, Арзамасе и Свияжске.

Троцкий ввел систему заложничества в качестве необходимого условия ведения Гражданской войны. Он был убежден, что, превращая в заложников семьи военных специалистов, он тем самым заставляет их сражаться из страха за жизнь своих близких», — констатирует Ю.Я. Киршин в «Независимом военном обозрении» за 2005 год, № 18.

Но Троцкий пришел к идее «железной дисциплины» не первым. Теоретиком этих мер считается Энгельс… Еще в начале 50-х годов XIX века он писал: «Железная дисциплина… одна может обеспечить победу…»

Троцкому же в этом сложнейшем деле пришлось стать практиком, или первопроходцем… Под его руководством в новой армии рабочих и крестьян молодой республики борьба за дисциплину сопровождалась поиском разнообразных форм удерживания военнослужащих от дисциплинарных проступков — оставления службы (дезертирства), неисполнения приказов, озорства, мошенничества и т.п.

В своей беседе с сотрудниками Бюро печати в апреле 1919 года Лев Давидович говорил: «Создалась психология, при которой кажется, что одним неисполненным приказанием больше или меньше — не может иметь значения для интересов страны.

С этим нужно покончить. В Советской Армии и в красном флоте дисциплина должна быть дисциплиной, солдат — солдатом, матрос — матросом, приказ — приказом. Красноармейцы и красные моряки все яснее понимают это на основании первых опытов хаотической демократии».

Именно в борьбе с остатками такой демократии, партизанщины, распущенности прежде всего ему приходилось применять весьма суровые меры. Таким образом, сложилась концепция: «Нельзя строить армию без репрессий. Нельзя вести массы людей на смерть, не имея в арсенале командования смертной казни», — убежденно считал Троцкий.

Например, смертельную казнь он использовал как одно из средств укрепления дисциплины в Красной армии уже во время первой поездки на фронт.

В своем приказе по 7-й Армии (№ 163 от 2 ноября 1919 г.) председатель РВС Республики не был многословен: «Подавляющее большинство командиров 7-й Армии с честью выполняет свой долг перед Советской Россией. Но некоторое число изменников, агентов Юденича, оказалось все же на низших командных должностях. Эти наемники чужеземного капитала злонамеренно вызывали в отдельных случаях замешательство и тревогу, сеяли панику в своих частях и, пользуясь этим, перебегали в стан белых, предавая в их руки часть красноармейцев.

Приказываю командармам и комиссарам неукоснительно следить, чтобы ни один из этих случаев измены не прошел безнаказанно.

Семьи изменников должны быть немедленно арестованы.

Самих предателей занести в Черную Книгу армии, дабы после близкого и окончательного торжества революции ни один из предателей не ушел от кары.

В боевой обстановке командиры, комиссары и передовые красноармейцы должны зорко блюсти за тем, чтобы не давать предателям совершать свою работу, нужно истреблять на месте всякого, кто пытается вызывать панику, призывает бросить оружие и перейти в стан белых…»

Таким образом, Сталин не мог относиться к плену иначе… Он поступал как революционер, как член партии, как максималист, как смелый и решительный человек. При этом на его личное отношение оказали влияние не только его революционный и государственный опыт, но прежде всего — опыт Гражданской войны, на которой он был представителем советской власти, облаченный большими полномочиями! Его партия смотрела на плен абсолютно такими же глазами. Жесткое «или — или» было вполне нормальным явлением в той среде: то есть или победа, или поражение, или герой, или трус!

Думается, что отношение Сталина к плену могло складываться, во-первых, с позиции революционера и члена партии; во-вторых, с позиции человека, способного здраво судить о множестве предметов практической жизни. Плен — это всего лишь один из этих предметов.

Анатолий Иванович Деревенц накануне войны проходил службу телефонистом во взводе связи 278-го полка 17-й краснознаменной стрелковой дивизии.

Вечером 15 июня 41-го их соединение было поднято по тревоге и выступило в поход под звуки марша «Прощание славянки». Уже тогда многие догадывались о том, что уходят на войну.