Пока «сааб» Джулиана описывал круги вокруг Парк-лейн, он вставил кассету Закери в магнитофон. Из колонок потекла развязная, отвязная и бессвязная какофония.

– Господи! Еще один бесталанный тинэйджер, призывающий страну, – он чуть уменьшил громкость, – к безумию и безразличию.

– Ох, Джулз. Ты считаешь ерундой все, что не в твоем вкусе.

– Я в курсе того, что происходит! Я держу руку на пульсе времени и знаю разницу между Ноэлем и Лайэмом Галахерами.[11]

Он обогнул угол Гайд-парка, направляясь к Букингемскому дворцу.

– Черт возьми, насколько лучше была музыка, когда я был молодым. В наше время и тексты были лучше, и одежда лучше, и привычки, и прически…

– Господи… Скоро о вашем поколении будут снимать костюмные драмы.

Мы выехали на набережную. На чернильной поверхности Темзы сверкали цепочки волшебных огоньков.

– Бифштекс по-татарски, – негодовал Джулиан. – «Официант, я бы хотел заказать коровье бешенство средней прожаренности». – Он весело хлопнул ладонью по рулю. – «Сэр! Эта губчатая энцефалопатия не так приготовлена»… Да по одному его акценту можно догадаться, что у него на зеркале заднего вида понавешано всякой дряни. Какой-нибудь игральный кубик. А на бампере наверняка есть наклейка, предупреждающая о его сексуальной неблагонадежности. Один бог знает, какие еще за ним преступления!

Прекрасное преступление, подумала я. Совращение.

– Ты прав. Наверное, рэп – это тоже часть его имиджа «плохого мальчика».

Джулиан усмехнулся.

– Да уж, плохой рэп «плохого мальчика». Так и есть. Тебе нужно чаще ходить со мной на обеды с клиентами. Ты хорошо мне подыграла.

У меня пересохли губы. Избегая его взгляда, я изучала набережную Темзы с интересом туристки, впервые оказавшейся в Лондоне.

– Джулиан, честно говоря, я думаю, что тебе стоит передать это дело кому-нибудь другому.

– Почему? По крайней мере, Роттерман платит. Я думал, тебе это должно быть приятно. Фирме это явно на пользу.

– Но это ниже твоего достоинства, Джулз.

– А что такого? Ну, выскочки, «из грязи в князи». Ничего страшного.

– Да Роттерману самое место в зоопарке, причем под особой охраной. Он из тех, кто измывается над маленькими зверюшками. – Я вся дрожала.

– Бекки, клиенты могут быть достойны осуждения, но важен принцип. Свобода слова. За это стоит бороться.

Я кусала губы. Кое-какая свобода слова могла мне сейчас слишком дорого стоить.

Около Темпла[12]Джулиан остановился. Так бывало довольно часто: он делал крюк, чтобы наведаться перед сном в офис и проверить свежие данные о «несправедливостях». Мы вместе поднимались в офис. Наши каблуки, словно кастаньеты, стучали по плиточному полу, мерцали античные масляные лампы, моя рука ютилась в его руке, словно в коконе.

В офисе он неожиданно обернулся ко мне и прижался носом к моей шее.

– У меня есть кое-что для тебя, – сказал он, вручая мне лист бумаги.

– Что это?

– Письменное приглашение.

Я посмотрела на каракули, наскоро нацарапанные дорогой авторучкой, громко засмеялась и ответила поцелуем.

– Выключи свет.

* * *

Пока мы занимались любовью на его рабочем столе, в памяти непроизвольно складывались картинки: передо мной появлялось лицо Закери в тысяче вариаций. Образы его роились, тесня друг друга, подсознание искало тот самый ракурс. Этот чувственный калейдоскоп придал нашему сексу особые свойства и значительно повысил его температуру.

В офисе Джулиана три больших арочных окна с тонированными стеклами, которые пропускают минимум теплого света, излучаемого газовыми фонарями Темпла. Мы лежали рядом, наши тела купались в золотистом свете.

Джулиан включил настольную лампу, оперся на локоть и вгляделся в мое лицо.

– Ты думаешь о ком-то другом, ведь правда?

Сон растворился, я выплыла на поверхность, тяжело дыша.

– Не говори глупости!

– Ты меня бросишь, – сказал он уныло.

– Брошу, если будешь постоянно повторять это! – Я взъерошила ему волосы. – Так это превратится в самоосуществляющееся пророчество.

– А ты разве не боишься, что я тебя брошу? – спросил он.

Я тихонько ударила его, что было вполне в моем стиле.

– Да кому ты нужен?

В отместку он пощекотал мне живот.

– Меня ожидают толпы любовниц. Ох, как это скучно быть совершенством. Иногда я жалею о том, что бросил садомазу.

– Да? Так ты увлекался садомазой? Ты издеваешься надо мной. Слишком уж ты правильный. Вряд ли бы ты согласился попробовать что-то настолько неординарное. Удивляюсь, что у тебя презервативы не в тонкую полоску, как рубашки.

– Ты правда думаешь, что я такой правильный? Ты поэтому не вышла за меня замуж, Бекки?

Джулиан навис надо мной, и я заметила, что он, как всегда, не снял носки и что его одежда аккуратно повешена на спинку стула.

– Нет.

– Ты хочешь, чтобы я стал сексуально неблагонадежен? Знаешь, ведь это возможно…

– Ты мне нравишься таким, какой ты есть, – сказала я.

И повторила это самой себе, стараясь убедить себя в этом. Я сказала себе, что не хочу, чтобы Джулиан использовал стол для настольного тенниса для каких-либо других целей, кроме тех, для которых он предназначен. Не хочу, чтобы Джулиан занялся секс-атлетикой, чтобы не всегда кончать первым.

– После долгой совместной жизни выражение «быть хорошим в постели» означает «не храпеть», верно?

– Вот именно. – Я ободряюще поцеловала его в глаза.

Но почему же мои ободрения не ободряли меня саму? Если бы я только знала, к чему меня приведет погоня за сексуальными наслаждениями, я бы точно позаботилась о мерах безопасности, потому что, поверьте мне, я вот-вот должна была ступить на очень ухабистую дорогу.

На эту ухабистую дорогу я ступила, когда неделю спустя получила открытку из универмага «Хэрродс». Там меня ожидала посылка. Я забыла о ней, пока однажды мне не пришлось возвращаться домой со встречи с художницей-концептуалисткой, которая была еще одним доказательством того, что фантазии странных женщин нет предела. Она была из тех, что облачаются в натуральные волокна и на этом делают деньги в свободное время. Называла себя «целостной целительницей» и хотела устроить интерактивную выставку, на которой женщины должны были сжечь современные противозачаточные средства и вернуться к истокам: использованию маточных колец из меда, смолы и крокодильего помета по рецепту древних египтян. Да уж, мне не терпелось заняться промоушном этой выставки.