Михаэль понял значение этих страшных немых символов… Он бросился обратно в калитку, запер ее за собою и стремглав пустился к дому: он знал, что ему нужно было делать!

Не спали в ту ночь и в стрелецких слободах… Не спали не потому, чтобы свист вихря и завывание бури отгоняли сон от очей, а потому что вся масса стрельцов была подготовлена ловкими смутниками к участие в «тайном государевом деле», которому назначено было совершиться завтра… Стрельцы и сами не знали, куда их поведут, и на что их обратят; но в них во всех успело уже укорениться сознание того, что с удачным исходом этого «государского дела» были соединены какие-то крупные, заманчивые выгоды и льготы в будущем.

— Понапроказили мы тут не мало за последнее время! — открыто и прямо сознавались многие из стрельцов. — Как бы не пришлось нам за это в ответе быть?

— Ничего вы не напроказили, — жужжали им в уши подосланные Милославским советчики: — вы только в своих начальниках разобрались… А теперь придется и повыше заглянуть — и в боярах поразобраться…

— А и вестимо так! От бояр и к нам наши воры-начальники поставлены! — вторила им полупьяная толпа. — Чего их жалеть — изменников!

— Да это еще что за изменники! — шипели в уши стрельцам те же подстрекатели. — Измена-то нынче на престоле сидит!

— Какая измена на престоле сидит? — допрашивали недоумевающие стрельцы. — На престол всеми чинами Московского государства возведен государь Петр Алексеевич…

— Государь нонешний — дитя малое и неразумное. Он у Нарышкиных в руках, что игрушка! Куда повернут — туда и воротится; что прикажут — то и станется. И рыщут они около царя, как хищные волки! Мыслят: как бы его поглотить и всем царством завладеть… Да не бывать по-ихнему! Жива еще правда Божия в царевне Софье Алексеевне — не даст она воли этим хищникам! Да пора бы и вам, вместе с нею, заодно вступиться за царскую семью, за прямой царский корень…

— Как не вступиться?! Мы готовы!.. Пусть только нам государыня хоть знак какой подаст! — кричали подготовленные стрельцами горланы.

— До того ли ей, благоверной! Сами знаете: ведь никто как она блюдет брата своего царевича Ивана — как бы лиходеи и его не отравили, как и Федора царя!.. Блюдет его да Богу за Русь православную молится!

— Да разве же отравили? — слышатся голоса сомневающихся.

— Аль не слыхали! Царевна небось на весь народ об этом причитала, как шла за гробом брата царя. Где у вас уши были? — Аль думаете даром кудесника-то, немца, грамотой и кубком наградили? — подговаривали сторонники царевны.

— Ну, уж — дела! Его бы на болото да в срубе сжечь! — раздавались негодующие голоса. — А ему награда! Вот куда пошло!

* * *

Алена Михайловна, жившая в центре всех этих толков, слухов, волнений и тревог, и сама тревожилась ужасно ожиданиями чего-то грозного, страшного. Ко времени приезда Матвеева, действительно, все было уже тут настолько расшатано и разволновано, что малейшая искра могла зажечь пожар… Случалось не раз, что всадник, проскакавший через слободу, даже крик каких-нибудь пьяных буянов — уже поднимали тревогу в нескольких домах слободы… Все население этих домов высыпало на улицу: все оглядывались, опрашивали друг друга, прислушивались к каждому возгласу, к каждому толку — ждали призыва, набата. Много раз Алена Михайловна видела, как, по какому-нибудь пустому поводу, все стрельцы ее слободы выбегали из своих изб, полуодетые, на ходу натягивали кафтаны, и бежали без оглядки к приказной избе, требуя выдачи оружия. Оружие им выдавали; они выстраивались в ряды вокруг приказной избы, стояли некоторое время под ружьем, выжидая чьих-то приказаний, и потом расходились опять по домам, недовольные и сумрачные, и у всех на устах был один и тот же вопрос:

— Да что же это? Будет ли конец? Когда же поведут нас на защиту правого царского корени?

Алена Михайловна все это видела, и поневоле разделяла даже эти тревоги; но в сущность их она никак не могла проникнуть — не могла разузнать, что именно так волнует и тревожит все стрелецкие полки. Наконец, как-то совершенно случайно, при ней проговорилась ее хорошая знакомая, жена Обросима Петрова, одного из главных вожаков в движении. От нее узнала Алена Михайловна, что Обросим и шестеро других стрелецких голов бывают для каких-то тайных переговоров в тереме царевны Софьи.

— Их матушка царевна вот как жалует: из своих ручек поить изволит, и сулится их за верную службу в полковники повысить… как другой распорядок будет.

— Да за какую же службу? — допытывалась Алена Михайловна.

— А в том их будет служба, чтобы они стрельцов за царевну подняли да прибрали из бояр царевниных ненавистников!..

— Вот что?! А как же они приберут их? Ведь надо знать, кого прибрать! — допрашивала Алена Михайловна, прикидываясь непонимающею.

— Ах ты, Аленушка, какая ты глупая-неразумная! Ну, вестимо, головам стрелецким раздадут такие писулечки, а в тех писулечках все обозначено: кого вершить, кого куда девать.

— И неужто у твоего мужа есть такая писулечка? — чуть не вскрикнула Алена Михайловна. — Ах, Господи? Да я бы, кажется, ничего не пожалела подарить тебе — лишь бы одним глазком на такую писулечку взглянуть!.. Ну, вот знаешь ты у меня высокую золотную кику, жемчугом низану, — и ту тебе сейчас отдам, коли ты мне нонче вечерком ту писулечку показать принесешь!

— Да тебе-то на что? Разве ты грамотная?

— Слыла прежде грамотейкой; авось и теперь не забыла мужниной науки!

— Ну, ладно, коли так! Вот муж, как ляжет спать, так я к нему в изголовье и слазаю: он там все этот список держит! А ты уж насчет кики не отдумай и не отговорись…

И действительно, в тот же вечер, когда над Москвой зашумела страшная буря, головиха пришла тайком к Алене Михайловне, и, в задней комнате оставшись с нею с глазу на глаз, вынула из-за пазухи роковой список…

— Вот она, писулька-то! Только я не промах: себя не забуду! Давай мне кику за писульку. Чай ты со своих слов не спятилась?

Алена Михайловна бросилась к сундуку, вынула из него кику, и, подавая ее головихе одной рукой, другую с замиранием сердца протянула за списком намеченных жертв.

— Вот на! Читай! — проговорила головиха, жадно хватаясь за богатую кику и примиряя ее к своей голове.

Алена Михайловна развернула список и, быстро пробегая его глазами, среди четко написанных боярских, княжеских и дьяческих имен, увидела с ужасом и следующие строки:

«….. а еще вершить иноземца дохтура Данилу, что живет в опушке, близ Ильинскаго крестца, да и сына его Михаилу Данилова вершить же…»

Как только прочла она эти строки, ее руки затряслись, в глазах у нее помутилось, она едва могла устоять на ногах и невольно опустилась на лавку.