Но, вернувшись домой в тот вечер, я обнаружила на автоответчике сообщение от Юстаса. Он задумался об истории с беличьим супом и ни в коем случае не хотел, чтобы я неправильно его поняла. Он вспомнил, почему вел себя так жестко. Причина того, почему он заставил Донну выкопать беличьи кости среди ночи, заключалась в том, что для него это была прекрасная возможность научить ее свежевать белку правильно!

«И к чему выбрасывать хорошее мясо? – продолжал он. – А то, что был январь, только сыграло нам на руку: температура была низкая, и мясо прекрасно сохранилось в холодной земле. Если бы дело было летом, я обо всем забыл бы – ведь мясо давно протухло бы на солнце, покрылось личинками и насекомыми. Должно быть, я принял все это во внимание и понял, что мясо хорошее и шанс научить Донну идеальный. Вот я и решил, что нельзя так просто его отбрасывать, понимаешь? Поэтому, когда я попросил ее выкопать кости, я действовал из чистой логики».

Завершив свое сообщение в надежде, что мне теперь все ясно, Юстас пожелал мне приятного вечера и повесил трубку.

«Что пытается доказать этот современный Робинзон?» – вопрошал один из многих газетчиков, наведавшихся в вигвам Юстаса за годы его обучения в колледже. И приводил ответ Юстаса на этот вопрос: «Ничего. Большинству людей нравится жить в домах, смотреть телевизор и ходить в кино. Мне нравится жить в вигваме, смотреть, как падает с неба дождь или снег, и слушать язык природы. Если им кажется, что деньги и материальные ценности в жизни главное, разве я могу их осуждать? В ответ я прошу лишь, чтобы и ко мне относились столь же непредвзято».

Но на самом деле всё было не так просто. Юстас требовал куда большего, чем неотъемлемое право жить в покое и одиночестве вдали от осуждающих человеческих глаз. Легко сделать так, чтобы тебя все оставили в покое – просто ни с кем не разговаривай, не выходи на улицу и не приглашай к себе в дом репортеров; не говори о том, как тих шум дождя и не пиши книги, которые учат людей, как изменить жизнь. Хочешь, чтобы тебя оставили в покое? Тогда переезжай в лес и сиди там тише воды ниже травы. Это называется отшельничеством, и если не рассылать из своего укрытия «бомбы» в конверте, вполне возможно, что никто не обратит на тебя внимания. Если ты этого добиваешься.

Но Юстас добивался совершенно иного. По сути, его желания были противоположны тому, что он сказал репортеру: он хотел, чтобы люди смотрели на него и задумывались, потому что верил, что знает лучший образ жизни для всех американцев, – и люди должны внимательно рассмотреть этот образ жизни, чтобы понять, что он, Юстас Конвей прав. Он хотел, чтобы люди, которые смотрят телевизор и ходят в кино, увидели, как живет он, задали ему вопросы об его жизни, убедились, что он счастлив и здоров, тщательно обдумали его идеи и опробовали их на себе. Хотел достучаться до них – до каждого из них.

Потому что именно так должен вести себя человек, который стремится изменить мир, а Юстас Конвей по-прежнему видел себя в этой роли. Как и его мать. Когда в 1984 году Юстас с отличием окончил университет, миссис Конвей написала ему письмо, чтобы поздравить с успехами и напомнить, что его путь еще не окончен.

«Это новое достижение на твоем пути – выдающийся успех, достигнутый долгим, тяжелым трудом, – писала она. – Как человек, способный понять и оценить обстоятельства, при которых ты получил диплом по двум специальностям, я аплодирую тебе и поздравляю тебя с великой гордостью и восхищением! Но помни: твое образование должно продолжаться до самой смерти. Только что ты заложил хорошие основы, но я желаю тебе обрести мудрость, которая важнее знаний. Молю Бога, чтобы Он направил тебя на путь и защитил, и благословляю тебя на продолжение путешествия по нашей прекрасной Земле. Твоя гордая и преданная мать».

Юстасу и не нужно было об этом напоминать. Он и так сгорал от нетерпения. «Хочу сделать что-нибудь великое, почувствовать, что у меня получилось, что я достиг цели», – писал он в своем дневнике.

С каждым днем его всё больше тревожило то, что он видел вокруг. Однажды вечером произошел эпизод, который его особенно удручил. К вигваму Юстаса пришли ребята из деревни и попросили одолжить дробь, чтобы пристрелить большого енота, которого они загнали на дерево у водораздела, где жил Юстас. Они напились, отправились на охоту – и теперь пребывали в весьма веселом настроении. Но охотники из них такие плохие, признались они Юстасу, что, даже выстрелив в енота более двадцати раз, они не смогли достать его с того дерева. Наверняка упрямец сидит на нем раненный. Не одолжит ли Юстас дробь, чтобы прикончить поганца раз и навсегда?

Юстасу было совершенно невыносимо слышать лай собак, треск выстрелов («Как будто война началась», – сокрушался он позднее, делая запись в дневнике), наблюдать неспособность охотников и их полное неуважение к жизни животного. Разве можно стрелять в живое существо, как в пластиковую мишень на ярмарке, а потом оставить его страдать и больше часа слоняться в поисках дроби? И разве они не куча неумелых ослов, если промахнулись целых двадцать раз? И главное, почему он должен решать проблемы этих идиотов, которые нарушили его уединение посреди ночи, в то время как он пытается скрыться от человеческого общества?

Не высказывая ничего из этого вслух, Юстас встал и оделся. У него не было дроби, но он взял старую винтовку и проследовал за собаками и охотниками по залитой лунным светом тропе к дереву. Один выстрел – и еноту пришел конец.

«Лишь когда я снял с него шкуру, – писал он потом, – я увидел, что единственное отверстие в ней оставила моя пуля».

Деревенские парни даже не задели енота. Хотя стреляли двадцать раз. Впрочем, им было все равно. Им нужна была лишь шкура, которую Юстас снял и отдал им, чтобы они потом ее продали. Снимая шкуру, он чуть не плакал; мясо он оставил себе, чтобы съесть позднее, торжественно поблагодарив енота за то, что тот отдал свою жизнь. Деревенские парни все равно не стали бы есть мясо енота.

Этот случай поверг Юстаса в уныние. Неуважение к природе. Жадность. Глупость. Пренебрежение жизнью другого существа, полное отсутствие уважения к законам природы – при виде всего этого у Юстаса болела душа, ведь его миссией на Земле было проповедовать старинные принципы святости любой жизни. Но как внушить это людям столь грубым, столь невежественным? Людям, для которых стрельба по животным – пьяное развлечение, которым не нужно даже мясо?

«Пропади всё пропадом, – писал он в дневнике. – Что мне делать? Если я попытаюсь объяснить им, что к чему, они просто скажут, что я очередной хиппи, свихнувшийся на экологии».

И это тоже не давало Юстасу покоя. Ему надоело, что все воспринимают его как чудака, свихнувшегося хиппи – ведь он мог дать миру намного больше. Он всё больше погружался в раздумья, стал более раздражительным; ему уже не приносило удовлетворение шитье одежды из оленьих шкур или охота на дичь с помощью духового ружья. Юстас был готов к чему-то большему, к настоящему подвигу.

«Мне нужно новое, более свежее, живое и стимулирующее занятие, – писал он. – Хочу видеть жизнь крупным планом, с зубами и когтями. Настоящую, мощную, заставляющую выбиться из сил. Есть вещи более реальные и более способствующие удовлетворению и самореализации, чем бесконечная болтовня с ребятами об одном и том же из года в год. Не хочу больше говорить о том, что надо бы что-то сделать, – хочу делать, хочу собственными глазами увидеть, что такое реальная жизнь и какие ограничения она накладывает! Не хочу, чтобы моя жизнь обернулась пшиком, чтобы я ничего не оставил после себя. Мне постоянно твердят, что я много чего делаю, но мне кажется, я топчусь на месте. Я не продвинулся ни на шаг! А жизнь слишком коротка, и, возможно, завтра меня уже не будет… Так что же мне делать? И как? И что я смогу? В каком направлении мне идти? Уход от реальности – это не ответ. Есть только один путь – судьба. Судьба. Я должен довериться судьбе».