На аэродром въезжает легковая машина – это командир 3-го смешанного авиакорпуса генерал-майор Владимир Аладинский.

Когда ему доложили, что сели все, кроме Карманного, он даже просиял:

– Я вашего Карманного в сорока километрах отсюда видел. Думал, один его самолет и уцелел со всего полка.

В этот вылет полк не потерял ни одного самолета, но погиб воздушный стрелок-радист Василий Макаренко, которого похоронили здесь же, в Красном Лимане.

В сложных условиях ночной посадки удачно произвели посадку абсолютно все пилоты, включая самых молодых летчиков, а вот командир полка – навернулся. Как вспоминал Николай Самусенко, этот случай стал в полку временной вехой. Теперь, если нужно было уточнить, когда было то или иное событие, все говорили: «Это еще до того, как Федоров перевернулся» или: «Это было уже после того, как навернулся командир».

Если на Западном фронте, в Белоруссии, под Москвой полк воевал в условиях общего отступления наших войск, то на Юго-Западном фронте ему впервые пришлось принять участие в наступлении.

Для ближней бомбардировочной авиации, которая работает непосредственно по переднему краю, наступление наших войск – это очень серьезная проблема, так как есть большая вероятность ударить по своим.

Как вспоминал Александр Притула, случались забавные ситуации. Штаб полка в Нижней Каменке располагался в местной школе. Там находился единственный телефон, связывавший полк с командованием дивизии. В результате стремительного наступления наши войска заняли поселок Твердохлебовка, где до этого находился штаб 8-й итальянской армии, который собирались подвергнуть бомбардировке. Чтобы не допустить удара по своим, позвонили из штаба корпуса и предупредили, что бомбить Твердохлебовку нельзя. Принявший сообщение дежурный попросил местных ребят предупреждать всех летчиков, чтобы они не бомбили поселок. Дети отнеслись к поручению более чем ответственно и в течение нескольких дней подбегали к летчикам и наперебой кричали: «Твердохлебовку не бомбить!»

Тем не менее боевая работа в условиях наступления не идет ни в какое сравнение с тем, что было ранее.

Во время полета на Миллерово (это было 28 декабря 1942 года) наша девятка разбомбила составы с техникой из армии Манштейна, призванной прорвать кольцо окружения Паулюса, и тем самым сорвала этот удар. Возвращаясь, они попали под атаку фоккеров. У штурмана Давыдова вдруг заело управление пулеметом «Березина», что позволило истребителю противника спокойно зайти снизу и ударить из пушек по центроплану. Командир экипажа Мильченко приказал покинуть самолет.

У штурмана люк был внизу. Давыдов повернул ручку аварийного выхода и сразу провалился вниз, но воротником комбинезона зацепился за болт, который торчал из основания турельной установки. При этом голова его оставалась в кабине, а тело торчало снуружи. Горящий самолет продолжал падать. Давыдов изо всех сил пытался отцепиться, позвал на помощь летчика, но тот его не слышал. Будучи уверенным, что штурман уже покинул самолет, он открыл фонарь и выпрыгнул сам.

Только ухватившись за пятку пулемета, Давыдов смог из последних сил сдернуть себя с крюка, а затем, выждав, когда горящий самолет обгонит его, выдернул кольцо. Первоначально парашют не раскрылся, и только после удара по кольцу вышел вытяжной парашют, а затем и основной. По прикидкам Давыдова, он должен был приземлиться где-то рядом с линией фронта, но на территории противника. К его радости, именно на этом участке в наступление уже пошли наши танкисты.

Приземлившийся немного раньше командир экипажа Мильченко попросил танкистов прийти на помощь его штурману, которого в это время уже хотела добить наша пехота, приняв его за сбитого немецкого летчика. Только трехэтажный мат Давыдова несколько прояснил ситуацию, и стрелять по нему наши солдаты перестали.

Во время болтания в воздухе Давыдов потерял свои унты и шлемофон, потом все это в самых разных местах нашли пехотинцы. Поскольку дело было зимой, то приземление босиком обошлось ему дорого. Ноги он обморозил и потом два месяца провалялся в госпитале.

В ходе этого же наступления наши войска освободили местную тюрьму, в которой оказался ранее сбитый штурман Николай Самусенко, которого все уже считали погибшим.

После гибели командира эскадрильи капитана Канаева комэском стал Сергей Карманный, но не надолго. После допущенной из-за небрежности аварии с комэсков его сняли, а назначили Ивана Глыгу.

Вот как писал Самусенко: «Глыга по характеру был строже Карманного. Временами допускал излишнюю резкость в обращении с подчиненными» [97, с. 76]. Эта фраза меня нисколько не удивила, так как вспомнился рассказ отца о том, что когда ему довелось впервые лететь с Глыгой на боевое задание, то несмотря на то, что Иван был в то время сержантом, а отец – старшим лейтенантом, Глыга потребовал, чтобы штурман рассказал ему весь маршрут, ответил на ряд каверзных вопросов, связанных со знанием карты. Отца поразила и требовательность молодого летчика, и то, что он сам, оказывается, прекрасно знал маршрут будущего задания. Для основной массы летчиков это было нехарактерно.

Став командиром эскадрильи, Глыга попробовал «подзакрутить гайки».

По приказу командира полка летчики, которые не были запланированы на боевые задания, должны были по очереди тренироваться в полетах под колпаком на самолете У-2.

«Глыга подошел к лежащему на нарах Карманному и официально обратился:

– Товарищ старший лейтенант, поднимитесь! Пойдем тренироваться под колпаком.

– Возьми кого-нибудь другого, – хотел отмахнуться Карманный, – не мешай спать. Я был командиром, тебя не трогал.

– Товарищ старший лейтенант, – повысил голос Глыга. – Я вам приказываю лететь со мной. Будете контролировать мой полет.

Карманный неохотно поднялся и молча пошел за Глыгой на опушку к У-2» [97, c. 77].

Как рассказывал отец, этот полет вошел в устную историю полка. Сначала пилотировал Глыга, а Карманный только подавал команды на разворот. Потом пилотировать под колпаком стал Сергей. Все шло нормально, как вдруг Глыга заметил атакующий их «Мессершмитт», рванул ручку, и самолет сделал такой вираж, что Карманный даже выругался, полагая, что это какой-то очередной педагогический выкрутас Ивана. Осознал он опасность только после того, как Глыга крикнул: «Сбрасывай колпак, сзади мессер.

Как рассказывал отец, будь в кабине один Глыга или Карманный, то, вероятно, они бы выпутались, но эти «два медведя в одной берлоге» постоянно хватались за ручку управления, и дело закончилось тем, что они вмазались в церквушку, вокруг которой хотели повертеться, уходя от атак.

Глыга отделался легкими ушибами, а Карманный получил травму черепа и позвоночника.

Уже после войны, будучи на пенсии, Сергей Семенович с юмором рассказывал о том, что благодаря этой травме он прошел переосвидетельствование в госпитале и стал инвалидом Великой Отечественной войны, со всеми причитающимися ему льготами.

Мне хочется прокомментировать еще один эпизод, но уже из воспоминаний Николая Самусенко: