– Яко хотишь, тако и поднимай, – буркнула травница. – А коль совсем никак, то... вона, словеса князя Федора Константиныча ему напомни, дак он вмиг встрепенется. Мол, нельзя ему теперь помирать, покамест он с ним не сочтется... – И сразу повернувшись ко мне, не обращая внимания на Бубулю, семенившего сзади, с усмешкой заметила: – А лихо ты ему. Не боишься, что он и впрямь поля потребует, когда в себя придет?

– Лишь бы пришел, – устало отозвался я, – а там будет время, извинюсь. Иван же не дурак, должен был понять, что деваться некуда. Сама видела – даже стихи не помогали.

– Так-то оно так, да... – Но продолжать Петровна не стала, вместо этого вновь заговорив о Годунове и о том, что лучше бы ему теперь на государевы пиры вовсе не ездить – слишком много здоровья для этого требуется.

Я тоже беспокоился о царевиче, но едва мы вернулись от Хворостинина в Запасной дворец и крадучись, на цыпочках вошли в его опочивальню, как травница, постояв всего несколько секунд возле Федора, дернула меня за руку, кивая на выход.

– Все! – выдохнула она в коридоре.

– Чего?! – испуганно вытаращился я на нее. – Он же вроде...

– Того, – довольно улыбнулась она. – Лик розовинкой покрылся, а что лоб в испарине, то от жары да трех одеял, что на него навалили. Но оно и хорошо – у него чрез пот со всего тела яд исходит. Так что теперь долго проживет... – И вновь напомнила: – Ежели по государевым пирам кататься не станет.

– Не станет, – твердо заверил я ее.

– Вот и ладно, – кивнула она удовлетворенно, поделившись со мной своими опасениями: – Признаться, страшилась я, что помимо всего прочего ему еще и корешок райский подсунули, а тот свою подлючесть не враз выказывает, помедлить любит... Но вроде не трясет царевича, стало быть, миновала напасть.

– Так ты бы на всякий случай и от этого райского дала бы ему чего-нибудь, – предложил я.

Травница хмуро покосилась на меня и тяжело вздохнула.

– Дала бы, токмо... – И сокрушенно развела руками, не желая говорить вслух о собственной беспомощности. – Вот бабка моя, у коей я проживала, та ведала, да не успела я у нее узнать. Потому и сказываю – боле на пиры его не пущай. На сей раз миновало, а вдругорядь как раз его подсунуть могут.

– Если и поедет туда, то только через мой труп, – сурово заверил я ее.

А спустя полчаса, когда мы уже уселись за стол поужинать, пришла весть из царских палат.

Выжил государь. Во всяком случае, пришел в себя.

Федор, узнав об этом наутро, сразу и весьма искренне – я даже слегка удивился – возрадовался выздоровлению Дмитрия, но это длилось недолго – улыбка вновь сменилась на пасмурное настроение. Более того, царевич замкнулся в себе, чего с ним никогда ранее не бывало.

Раскручивал я его чуть ли не час, подходя то с одного боку, то с другого, а затем, устав ходить вокруг да около, приступил к лобовой атаке, шутливо потребовав:

Докладай без всяких врак,

Почему на сердце мрак, —

Я желаю знать подробно,

Кто, куда, чаво и как!..[17]

Деваться ему было некуда, и он раскрыл рот, начав говорить и принявшись с первых же слов намекать мне, как бы ему вообще от всего отказаться, чтобы неведомые убийцы тоже перестали посягать на его жизнь, ибо ее не купить ни за какие титулы, чины и должности, которые покойнику совсем ни к чему...

Мол, мне-то хорошо, ибо я не ведаю, что такое смерть и что там далее, а он в своих снах досыта на нее насмотрелся, потому...

Пришлось вести с ним долгую беседу, в первую очередь разъяснив одну простую истину – никто из этих мерзавцев, пытавшихся отравить его и Дмитрия, никогда не поверит, что Федор настолько нетщеславен, следовательно, все равно попытается его прикончить, и, если он от всего откажется, сделать им это будет проще простого.

Когда он это осознал в полной мере, тоскливо осведомившись, что неужто нет никакого выхода, я рявкнул:

– Есть! Но он только в одном – драться! В этом и только в этом твое подлинное спасение! Драться хотя бы для того, чтобы пожить подольше! Но запомни, жизнь стоит того, чтобы жить, но не стоит того, чтобы без конца о ней рассуждать, как это делаешь ты. Лежишь тут и канючишь – слушать противно! И вообще, она настолько вредная, что от нее все умирают, так что не стоит принимать ее слишком всерьез – тебе все равно не уйти из нее живым. – И процитировал:

Дней прошлых не зови: ушли, как сновиденья,

И мы умчавшихся вовеки не вернем.

Ты можешь обладать лишь настоящим днем,

Ты слабый властелин лишь одного мгновенья[18].

– Во-во, лишь одного мгновенья, – охотно согласился он, выбрав кусочек, больше всего подходивший его собственному настроению.

Судя по выбору, его мысли, мягко говоря, были не обезображены бодростью и оптимизмом.

– Дак это покамест одного, а завтра того и гляди у меня и его отнимут, – продолжил он.

– Ты же учил математику, – напомнил я.

Царевич удивленно кивнул, но спросить, при чем тут она, у него не получилось – я успел дать ответ раньше, пояснив, что формула жизни очень проста – живи сегодня, помня о вчера, а о завтра не задумывайся вообще, оставив грядущий день на божью волю.

Он кивнул, соглашаясь, но тут же робко осведомился:

– Я вот тут помыслил, а что, ежели оное смертное зелье лишь кара за мои суетные помыслы о троне? – И уставился на меня, ожидая ответа.

– Плохо помыслил! – отрезал я. – Совсем никуда твои мысли не годятся! Какая кара?! В жизни вообще нет ни воздаяний, ни наказаний – только последствия. Мы с тобой допустили неслыханную роскошь, ибо позволили себе расслабиться, вот и пропустили удар. Ничего страшного! Запомни, в любом несчастье судьба всегда оставляет дверку для выхода, и случай с твоим отравлением лишнее тому доказательство.

Затем с места в карьер перешел ко второй стадии воспитания, надавив на... память о Борисе Федоровиче, который, видя своего сына в таком подавленном настроении и слыша его сегодняшние мысли, царевича бы никогда не одобрил.

– Знаешь, как орел учит детей летать? – спросил я царевича. – Когда приходит время, он попросту выталкивает их из гнезда. Орленок падает, но затем расправляет крылья и взлетает, вначале робко, а потом с каждым мигом все увереннее. Твое время пришло, и тебя уже выпихнули из гнезда. Только не забудь, что твой батюшка был великим горным орлом, а потому ваше гнездо не на дереве, а на самой высокой вершине, и вокруг нее лишь острые скалы или пропасти, в одну из которых ты уже летишь. Поэтому выбор невелик – либо тебе придется расправить крылья, либо...