для меня нет более тяжкой задачи, чем русская. Я совершенно расстроен, когда получаю ваши обращения ко мне. Я не настолько лишен сердца, чтобы не понимать вас, и приложу все старания, чтобы найти выход из положения».

С этого времени Пелле взял в свои руки дело урегулирования русского вопроса в Константинополе. Генерал Бруссо был удален, но загладить прошлую политику, столь недостойную в отношении к союзной Русской армии, было нельзя. В душе тысяч русских людей остался неизгладимый след от всех несправедливостей и оскорблений, им нанесенных.

* * *

«Как видите, наконец-то я еду в Америку, но сколько времени я пробуду – еще неизвестно. Покинув Вас, я был в Польше, видел много русских в Софии, Белграде, Будапеште, Вене. Я думал, что для русских, разбросанных в разных частях Европы, важно узнать от незаинтересованного наблюдателя, как я, что сделала армия генерала Врангеля за это время, как она боролась и какие успехи она имела, несмотря на страшные затруднения.

Я виделся с генералом Махровым36 и говорил ему про Ваши дела. Я виделся с Савинковым, Балаховичем, а позднее, в Станиславове, видел Петлюру и некоторых военных от генерала Перемыкина37, но, как это ни странно, они не имели никакого понятия, что Вы сделали с Вашей армией, и я был счастлив сказать им о том, что видел своими глазами, о работе Витковского38, Барбовича39, Туркула40, Скоблина41, Бабиева42, Манштейна43 и всех тех, кто сделал столько, о духе и действиях дроздовцев, корниловцев и др. Да, это была армия героев. Я никогда не забуду гордиться воспоминаниями о моем пребывании среди них.

Удивительно то, что я нашел в Париже и в Лондоне, удивительнее Эйфелевой башни и собора Святого Петра, – это колоссальное незнание русских дел. Неграмотный мужик знает ровно столько же о высшей математике, сколько знают умные люди в Лондоне и Париже о России. Немудрено, что всякого рода «политика» образуется в Европе только потому, что никто ничего не знает, а страшная борьба режет Россию на куски».

Так писал генералу Кутепову один американец, бывший в Крыму в Русской армии и своими глазами видевший то, что там было сделано русскими. Он был поражен, что об этом никто ничего не знал. Он ошибался только в одном – не знали, но и знать не хотели. И в самом деле, разве Петлюра, Савинков, а если бы американец видел Милюкова, Винавера и др., то эти последние когда-нибудь признали, что американец говорит правдиво о том, что он видел? Разве им нужна была правда?

Для их политики им нужны были свидетельства дезертиров, продававших свои показания «Последним новостям», нужны были обличения Слащева, а правда им была не нужна. Кому были известны имена Витковского, Барбовича, Туркула и др., о которых с такой гордостью говорит американец? Их не только среди французов, а среди русских никто не знал. А армия продолжала свою героическую борьбу одинокая, чуждая не только иностранцам, но и своим, русским.

Полковник Кутепов с пятьюстами офицерами защищал Таганрогский фронт от натиска большевиков. Казаки, усталые и соблазненные пропагандой, повернули назад и разошлись по домам. В тылу восемь тысяч рабочих Балтийского завода подняли восстание и, захватив железнодорожный путь, преградили отступление. Из Ростова было потребовано подкрепление. Огромный город с полумиллионным населением продолжал жить своей повседневной шумной торговой жизнью. Конторы, магазины, кинематографы, театры, азартные игры в клубах на многие сотни тысяч, разряженная праздная толпа на Садовой улице, переполненные кафе и рестораны, оркестры музыки… Из Проскуровских казарм на помощь Кутепову вышло подкрепление – 60 человек. Ротмистры, полковники, капитаны и с ними несколько молоденьких мальчиков, все как рядовые, с винтовками на плечо, они пошли мерным шагом по шумным улицам среди огромной толпы, шатавшейся по тротуарам. 60 человек из 500-тысячного города.

Генерал Кутепов для парижской публики может представляться генералом черной реакции. Для нас он навсегда останется полковником Кутеповым, взявшим твердой рукой винтовку, и со своей третьей ротой, и в боях и в походах, сохранившим до конца непреклонность воли в исполнении своего долга русского и солдата.

Так началась Добровольческая армия, и так продолжалось не в течение трех месяцев Кубанского похода, а в течение трех лет. Были периоды больших побед, и тогда толпа, жадная к успехам и к наживе, устремлялась к армии, со всех сторон облепливала ее, старалась что-то захватить для себя, если не денег и товаров, то положения и влияния, и тотчас же, когда на фронте были неудачи, начинался отлив, спасание своих пожитков, обозные настроения охватывали массы, и каждый думал о себе, как бы спасти свой багаж и перебраться подальше в безопасное место.

В дни побед в газетах писалось о величии Ледяного похода, о героях-титанах, но чуть наступали колебания на фронте и отход армии, в тех же газетах неизменно появлялись обвинения в реакционности генералов, а в тех, кого провозглашали титанами, пускались ядовитые стрелы обличения в еврейских погромах и в замыслах реставрации.

Обвинения, предъявленные в Париже после ухода из Крыма, не новы. Еще в то время, когда на Дону начиналось формирование добровольческого отряда, в Москве Троцкий, призывая рабочих в поход против белогвардейцев, сравнивал Новочеркасск с Версалем в дни Парижской коммуны.

Но Новочеркасск так же походил на Версаль, как несколько сот юнкеров и офицеров, помещавшихся в одном здании лазарета на Барачной улице Новочеркасска, походили на армию генерала Галифе под Парижем. Буржуазия туго завязала свой кошелек и не давала генералу Алексееву денежных средств на содержание добровольцев. В то время как шли напряженные бои под Кизитеринкой, приходилось разъезжать на извозчике по Новочеркасску, выпрашивая в магазинах то у того, то у другого сапоги, теплую одежду и чулки для отправки их полураздетым юнкерам, сражавшимся в осеннюю стужу на подступах к Ростову. Генерал Алексеев писал письма к богатым благотворителям Ростова, обращаясь к ним за помощью. Ростовские банки, после долгих переговоров, согласились выдать под векселя частных лиц сумму, не превысившую 350 000, а когда большевики появились в Ростове, те же банки выплатили им 18 миллионов. Буржуазия не была с армией.

Была ли борьба на Дону русской Вандеей? Среди молодежи было много горячих монархистов; они, быть может, были самыми пламенными, самыми смелыми. Но это не было только восстанием за короля, как в Вандее. Прежде всего они были русскими.

Порыв по своей возвышенности, по своему бескорыстию, по самоотвержению и мужеству столь исключительный, что трудно отыскать другой подобный в истории, вот что проявила русская молодежь в своей напряженной борьбе