Ой-ой-ой, бугор в штанах начал привлекать к себе непростительно много внимания. Барок заскакал по комнате. Чувство, охватывающее его, вполне можно было сравнить с болью. А вдруг он тоже сейчас умрет? Ой-ой-ой!

И Рудольф сжалился. Через серую пелену аккуратно, чтобы не выдать творящееся за ней, просочилось короткое сообщение. Барок на секунду замер. Что значит: от этого еще никто не умирал? Делать-то чего? Серая пелена вздохнула и добавила еще капельку информации: женщины.

Точно! Женщины! Женщины, женщины, женщины. Барок сорвался с места, побежал … и тут же остановился опять, скривившись от странной боли в штанах. Куда бежать? Что женщины? Какие женщины?! «Ты, скотина», мысленно заорал он на Рудольфа. «Что женщины? Что с ними делать, где их брать? Ты так и будешь по капле выдавливать из себя эти сказки? Да что в этом такого личного, чтобы из-за этого умирать? От-ве-чай!»

Барок схватился за серую перегородку и затряс ее изо всех сил: чувство в штанах становилось неописуемым и невыносимым.

Перегородка предупреждающе сжалась: не трогай, а то вообще ничего не будет. Барок, стирая зубы в судорожном скрипе, отодвинулся, втайне обещая Рудольфу все мыслимые пытки, которые он сможет придумать. «Ну, дальше. Говори, что делать, помираю». Перегородка пропустила сквозь себя местонахождение … картинок.

Чего? Барок оторопело рванул в спальню только для того, чтобы не стоять на месте, изнывая от тянущего чувства. Какие, в …у, ему еще картинки?

Ух ты! А картинки оказались те самые. Стопка жестких носителей, на которых лежали, стояли, сидели, изгибаясь в разных позах, молодые обнаженные женщины затряслась в дрожащих руках Барока. Память по-прежнему не говорила ничего о том, как нужно использовать этих самых «женщин», чтобы бугор успокоился, но из глубины тела начало расти какое-то странное, дикое чувство. Он что-то про это знает? Барок замер, стоя на пороге чего-то необыкновенного. Но чего? Детос тагоч, да что же этот гад творит? Рудо-о-ольф!!!

Очередное сообщение связало воедино пульсирующий бугор и картинки. Барок вытаращил глаза: и что он должен делать? Секундное колебание… Он схватил одну из картинок, на которой широко развела длинные ноги облизывающая губы молодая девушка, и изо всех сил воткнул ее в бугор. Уй-уй-уй, Барок скрючился, выпустив из рук картинку. Девушка с длинными ногами издевательски продолжала улыбаться ему с пола: ничего, кроме очередной тянущей волны, она ему не принесла. В голове досадливо скривился Рудольф.

«Как «не так»?», зашипел на него держащийся обеими руками за бугор Барок. Он подхватил с пола картинку, почти с ненавистью уставившись на девушку, перевернул ее вниз головой и повторил попытку.

От грома раздавшихся вслед за этим ругательств, казалось, задрожали даже окна. Смысл их сводился к простой истине: девушка не пригодилась опять. Что, не та картинка?

Вот тут Рудольф сдался. Барок был готов вцепиться ему в горло зубами прямо сейчас, но теперь уже почти все его существо сконцентрировалось вокруг пульсирующего бугра. Думать, серьезно думать, больше уже не получалось ни о чем. Пришлось слушать стыдливые (да почему стыдливые-то, соседушка?) намеки бывшего хозяина взбесившегося «шланга».

Итак, где водятся эти самые «женщины», которые предназначены для него? Барок, указывая, скосил глаза вниз, на штаны. Потом перевел взгляд на все еще улыбающуюся с картинки девушку. Где их, вот таких, брать?

Рудольф осторожно предупредил, что именно таких, скорее всего ему нигде брать и не придется, потому как их и не найти, и они с ним, Рудольфом-Бароком, никуда не пойдут. Барок только отмахнулся: не твое дело, проблемы мои, ты скажи только, куда идти. Кстати, а другие, что, подойдут для избавления от отравляющего жизнь бугра? Рудольф уверил, что подойдут, потому как основная точка приложения усилий у всех женщин одинаковая. Да? Барок подобрал с пола облизывающуюся девушку и с недоверием уставился на аккуратную полоску между ее ног. Вот это?

Он обратился к Рудольфу, соотнося пульсирующий бугор и картинку: и чего тут было стыдиться? Давай, рассказывай, как их совмещать, чтобы вылечиться? Серая пелена в голове вдруг приобрела какой-то странный, розоватый оттенок. С чего бы это?

Ох! Барок как-то неудачно повернулся, бугор зацепился за штаны, и все мысли разом превратились в одно-единственное всеобъемлющее желание разрешить эту проблему раз и навсегда. Любым путем. Барок налился дурной кровью: соседушка, родной, не дай погибнуть, куда идти-то?

В тоне Рудольфа промелькнуло что-то странное, подозрительное. Как будто он замыслил какую-то гадость. Интонации были сродни тому, как он пытался добраться до ком-центра. В другое бы время Барок врезал бы ему от души за такие фокусы, но сейчас ему было не до того. Да и не до чего вообще. Все его естество превратилось в огромный пульсирующий бугор между ног. Ну и таблеточки, детос тагоч ….

Рудольф все же решился. Поданная информация все так же имела четкие рамки, за которыми пряталось еще много других знаний и эмоций, но сейчас она была хотя бы определенной. В голове Барока возникли вполне конкретные образ и адрес бара, куда вечерами приходят те самые женщины, пригодные для успокоения бунтующего бугра. Рудольф даже расслабился настолько, что не удержал одну, особенно яркую (видно сильно его зацепившую в свое время) эмоцию, и перед глазами Барока встало лицо женщины. Не такое гладкое, как на картинках, да и постарше, но довольно симпатичное. Рудольф тут же спохватился, потянул лицо женщины на себя, но было поздно. Барок уже схватился за конкретику и отпускать не собирался. Использовать сейчас, впрочем, тоже: он уже со всех ног летел к ангару, где еще нужно было раскочегаривать двигатели бота. До бара, по оценкам Рудольфа, лететь было минут тридцать. Бегущий Барок изо всех сил таращил глаза и стискивал челюсти: детос тагоч, только бы не сдохнуть. Какие уж тут личные воспоминания «соседа»….

Полет оказался еще более изощренной пыткой. Почти неподвижно сидеть на одном месте, чувствуя каждую вспышку в пульсирующем бугре было невыносимо. Через двадцать пять минут Барока вполне можно было помещать в дома, где лечат, как подсказывала память Рудольфа, людей с серьезными нарушениями психики. Сумасшествие, накачанное бугром, стало настолько навязчивым, что перепугался даже сам Рудольф. Ироничное тихое хихиканье, регулярно доносившееся с его стороны в начале полета, сменилось вполне конкретными объяснениями и инструкциями, как и когда себя правильно вести. И все бы было хорошо, но «любезный сосед» опоздал. Все это весьма и весьма пригодилось бы Бароку еще минут пятнадцать назад. А теперь было поздно. Из объяснений Рудольфа Барок уяснил, какие именно движения нужно делать, когда он, наконец, доберется до конкретной, живой женщины, и на этом емкость его сознания закончилась. Весь остальной лепет все сильнее осознающего масштабы грядущего бедствия Рудольфа соскальзывал с остекленевшего взгляда Барока, бесследно растворяясь в проносящейся за стеклами бота ночи. К моменту прибытия в бар Рудольф уже почти кричал, будучи готов поделиться вообще любой информацией с летящим вперед Бароком, но того было уже не остановить.

Освещенное пространство бот-парковки Барок пролетел в одно мгновение. Любой, увидевший его в этот момент, никогда в жизни не связал бы стелящийся по земле, поблескивающий бритым черепом силуэт в удобной просторной одежде с осторожным, не всегда уверенным в себе шагом Рудольфа. Сейчас в бар шел охотник.