– Господи, Шульц! – произнес наконец Джек. – Худшего счета, наверное, не видали за всю историю существования этой игрушки.

– О нет! – отозвался Шульц, окончательно проигрывая партию. – У меня однажды был счет гораздо хуже.

– И зачем же ты тогда хватаешься за ружье?

– По мере возможности я стараюсь им вообще не пользоваться, – ответил Шульц, потягивая свою соду.

– Расскажи мне что-нибудь, Шульц – попросил Джек. – Например, у тебя в жизни было когда-нибудь такое, что ты очень хотел получить и не мог?

Шульц минуту подумал.

– Разумеется, было, Кент. Например, не далее как сегодня вечером в нашей столовой мне ужасно понравились профитроли, а они сказали мне, что только что продали последнюю порцию. Это отвратительно. Они даже вычеркнули их из меню. А почему ты спрашиваешь?

– Забудь об этом.

Джек допил пиво и вернулся в свою скромную армейскую келью.

Дорогой Гарри!

– написал он. –

Если б ты знал, что со мной происходит! Я страдаю и мучаюсь, и никто не может мне помочь. Когда я начинал эту историю с Полли, то думал, что смогу полностью держать все под контролем. Понимаешь, я думал, что смогу немножко повеселиться, немножко поразмяться и спокойно уйти, как только почувствую, что это начинает мне надоедать. Все вроде так и шло до последнего времени, кроме того, что я не могу уйти! Даже сама мысль об уходе вызывает у меня желание пойти и кого-нибудь избить. Право же, Гарри, все это смешно. Я не понимаю, кто я такой. Неужели такой же сопливый, сентиментальный размазня вроде тебя, который может потерять голову из-за какой-нибудь девчонки? Да я никогда в жизни не терял головы из-за девчонки! А тут вдруг рискую ради нее своей карьерой! Я стараюсь улизнуть из лагеря с поднятым воротником и в нахлобученной на самые глаза шляпе, и все ради того, чтобы провести время с ней! Иногда мне кажется, что я выжил из ума. Даже наверняка я выжил из ума, потому что в моем уме сидит только она. Я не могу ничего делать, у меня все валится из рук, я рискую безопасностью! Я пытаюсь контролировать доставку ядерных боеголовок и при этом мечтаю только о том, чтобы поскорее оказаться с ней в постели! Неужели ты то же самое чувствовал с Дебби? Наверняка чувствовал. И все еще наверняка, счастливчик этакий, чувствуешь. Вы с Дебби просто созданы друг для друга. С ней ты попал, можно сказать, в самое яблочко, как будто сделал еще один отвратительный, обожаемый тобой стул. Вот вам позволено любить друг друга! Никто никогда вам не посмеет сказать, что столяр не имеет права любить пожарницу. А вот я!.. Господи! Да мой полковник наверняка предпочел бы услышать от меня, что я спал с трупом Леонида Брежнева!

Их объятие было прервано столь же внезапно, как и началось.

Полли отошла в сторону.

– Я не должна вешаться тебе на шею, Джек. Я вообще не должна на тебя вешаться.

Значительная часть ее существа просто жаждала продолжения объятий, но еще большая часть никак не могла забыть ту рану, которую когда-то нанес ей этот человек.

Джек тоже сделал шаг назад. Он вовсе не ожидал этих объятий. И это смутило его.

– Да-да, я же сказал, что просто рад тебя повидать.

Полли решила, что ей следует получше разглядеть Джека, и включила настольную лампу. Однако на свету убогость обстановки ее квартиры стала слишком уж явной, и она тут же пожалела о своем решении.

– А я часто себе воображал, как должно выглядеть твое жилище, – произнес Джек, оглядываясь кругом.

Ни о каком порядке в комнате не было и помину. Что было, между прочим, обычным явлением в жизни Полли. Ее вещи лежали в порядке только один раз, в тот день – вскоре после ее переезда на эту квартиру, – когда к ней в гости собиралась прийти мать. Готовясь к ее визиту, Полли старательно все убирала, расставляла, чистила, мыла, терла, скоблила и наводила чистоту с большим рвением.

Мать между тем нашла, что все в квартире перевернуто вверх дном.

Она вообще считала, что тарелки должны находиться в буфете, кастрюли – стоять на том месте, где у Полли почему-то стояли кружки, а кружки, в свою очередь, должны висеть на специальных крючочках, которых у Полли не обнаружилось вовсе. Исключение мать делала только для самых красивых кружек, которым, по ее мнению, все-таки разрешалось украшать собой интерьер. Она принялась воплощать свои идеи в жизнь и преуспела во всем, кроме кружек, для которых крючочков так и не нашлось. Поэтому кружки она оставила в сушилке в надежде, что Полли в скором времени исправит ситуацию, но там они и оставались до последнего времени, иногда чистые, но чаще грязные.

Собственная жизнь внезапно показалась Полли ничтожной и унылой. «Убогой» – вот самое подходящее слово, которое пришло ей на ум, или еще более подходящее – «тусклой». Она чувствовала себя растерянной, что, в сущности, было несправедливо, потому что если кому-то и надлежало здесь чувствовать себя растерянным, так это Джеку, и все-таки именно Полли почувствовала, что краснеет.

Она спешно принялась за уборку. Вообще-то она была по природе «ронятельницей» вещей, а также их «разбрасывательницей». Она никогда не занималась текущей ежедневной уборкой, но делала это по заведенному однажды порядку раз в семь дней. Почему-то именно на этот раз цикл был нарушен, и она прилагала усилия к наведению чистоты в своем доме девять дней назад. На полу валялись колготки и трусики, грязные тарелки и кружки стояли на столике возле кровати вперемешку с журналами и книгами, которые вообще-то были разбросаны повсюду. Полли понимала, что в первую очередь должны быть спрятаны предметы интимного обихода, а затем то, что успело обрасти плесенью, особенно если эти две категории вещей совпадали.

Наблюдая за суетливыми усилиями Полли очистить пол и другие поверхности от своих трусиков и бюстгальтеров, Джек не мог не погрузиться в воспоминания о том времени, когда она, еще юная девица, занималась поисками своих интимных принадлежностей в гостиничных номерах и на сиденьях автомобиля. Однажды случилось так, что ее неуловимые трусики так и остались ненайденными, и они рискнули пойти поужинать, боясь не только быть застигнутыми вместе, но и того, что под коротенькой джинсовой юбочкой Полли была совершенно голой. До чего же чудесный получился у них тогда ужин! Джек скинул под столом ботинок и совал свою ногу между ног Полли. За все прошедшие с тех пор годы этот славный ужин всплывал в мозгу Джека тысячи раз. Ему даже казалось иногда, что это был самый счастливый момент в его жизни. Во всяком случае, среди всех ужинов этот был точно самый счастливый.

– Могу поклясться, что ты даже представить себе не мог, что все здесь так ужасно, – сказала Полли, засовывая собранное с полу грязное белье в ящик для чистого белья.

Но Джек думал совсем о другом. Наблюдая за ее перемещениями, он вдруг понял то, чего боялся больше всего на свете. А именно то, что он все еще ее любит.

– Нет, успокойся, – ответил он. – На самом деле я думал, что все будет гораздо хуже.