Да, он был хорош! Чертовски хорош. И это признавали другие. Но только не мать Рэд. А сама Рэд так и не дала ему шанса проявить себя. Придет день, и она об этом пожалеет. Они обе пожалеют. Он — лучший. Лучший из лучших. Зеленейте от зависти, Гудини, Дэвид Копперфилд, Зигфрид и Рой.

Но сейчас все его мысли занимали телевизионные мониторы на стене. Брайс щелкнул силовым переключателем, и через несколько секунд они замигали. На одном из них он увидел Рэд, которая печатала что-то на компьютере в запасной спальне. Рассылаем имейлы? Постим в Фейсбуке? Или в Твиттере? Ладно, он проверит, когда вернется домой. Все, что печатала Рэд, каждые пятнадцать минут пересылалось на его домашний компьютер.

Оделась она сегодня консервативно: тонкая черная водолазка, твидовая юбка, черные легинсы и ботинки. Специально для воскресного ланча с этой ведьмой, ее мамашей, и папашей. Наверняка будет и старшая сестрица, пугавшая Рэд своей удачливостью и практичностью — и карьеру выстроила, и беременность спланировала, — и ее муж, этот надутый индюк. Бедняжка Рэд! Но если повезет, ты еще можешь спастись! Все сочтено!

И снова на руке те же дешевые часы, что были у нее на их первом свидании. Те, на которые она сменила подаренные им «картье».

Нехорошо, — мысленно укорил ее Брайс. — Ты же классная леди. Тебе нужно носить «картье». Что бы ни произошло между нами, я так хочу, чтобы ты носила достойные часы.

Брайс ввел код в айфон и проверил поступившие сообщения, втайне надеясь, что среди них, может быть, есть и от Рэд. Но ничего не было, и он принялся пролистывать старые тексты, которые сохранил все до единого. Прокручивая их в обратном порядке, Брайс как будто возвращался к тем дням, когда она была без ума от него. А он — без ума от нее.

Вот это отправлено, когда он шел к ней на квартиру.

Жду не дождусь, хочу тебя увидеть, моя роскошная Рэд!:) XXX 3 мин.!

И ее ответ:

Не могу терпеть так долго! XXX.

Вот уже две мин.:) XXX.

Придется начинать без тебя! XXX.

Одна мин.! XXX.

Да, он хорошо помнил тот вечер. Как и много других, таких же, когда он мчался — к ней, часто на сумасшедшей скорости, злясь на всех, кто его задерживал. Когда оставалось немного, он сообщал расчетное время прибытия и начинал поминутный обратный отсчет. Он подбегал к порогу, жал на звонок, замок бесшумно открывался, и он входил в подъезд и бежал по ступенькам наверх. Ее дверь уже была приоткрыта, и их губы встречались. Чья-нибудь нога толкала дверь… Не говоря ни слова, не сводя глаз друг с друга, улыбаясь, они стягивали друг с друга одежду и делали это тут же, на полу в прихожей, потому что не могли пройти дальше, не могли больше ждать.

Глядя теперь на мониторы, показывающие ее нынешнюю квартиру, он видел то, что напоминало об их коротком времени вместе. Коврик, лежавший на полу в гостиной, тот самый, на котором они занимались любовью. Тот, на котором она, стащив с него брюки и трусы, брала его в рот и смотрела ему в глаза с таким доверием, с такой любовью, а он стоял, вцепившись пальцами в ее волосы.

Когда же все пошло не так?

Брайс знал. Конечно, знал. Это все ее чертова хитрая мамаша. И ее чертов слабак папаша.

То, что я делаю, — это так печально. Но я должен. Я не могу жить, зная, что ты там, что целуешь кого-то другого, что впускаешь кого-то в себя. На самом деле я не хочу сделать тебе плохо. Тебе нужно это понять. Просто я должен. Я не могу жить, пока ты встречаешься с другими мужчинами.

Не могу нести эту боль.

Извини за машину, это лишь небольшой урок. Сначала ты должна быть наказана. Потом умрешь.

Я все тебе объясню. Скоро. В другой жизни. В нашей следующей жизни мы соединимся навечно. Как влюбленные в той поэме Китса, «Ода греческой вазе». Я читал ее вслух, и она так тебе нравилась. Ты говорила, что это мы. Любовники, застывшие в мраморе, за мгновение до поцелуя, но еще не разделившие любовь. Им это не дано. Они так и пребудут вечно в этом миге предвкушения, совершенного благоговения.

Они не познают разочарования.

Господи, Рэд, почему ты разочаровала меня? Почему ты, черт возьми, всегда слушала эту дрянь, свою мать?

Брайс огляделся. Ему было хорошо здесь, спокойно, в этой его мастерской, под шум барабанящего по крыше дождя. Никого не видно. Никого не слышно.

Взрыв никого не потревожит. Как и вспышка пламени. Здесь он проверял свои последние зажигательные устройства — как самодельные, так и купленные.

Проверял то, что планировал использовать.

На мониторе Рэд пошевелилась и поднялась. Прошла к входной двери. Сняла с вешалки плащ и зонтик.

Тебя ждет сюрприз, мой ангел. Я делаю это для тебя, спасаю от унижения воскресного ланча с сестричкой и ненавистным зятем, с твоими чертовыми родителями.

Поверь, это не лучший способ провести последнее в твоей жизни воскресенье.

Воскресенье, 27 октября

В полдень Рэд вышла из дому, торопливо перебежала дорогу под легким дождиком и повернула направо, на Уэстборн-Террас-Мьюз. Через пару минут она уже подошла к гаражу, где держала своего любимца — желто-черный кабриолет «фольксваген-битл» 1973 года выпуска. Брайса машина не впечатлила. Опасная, сказал он. Нет подушек безопасности. И этот почти флуоресцентный цвет, как будто ее обгадила гигантская чайка. Брайс хотел купить ей современный кабриолет «гольф», но Рэд отказалась. Она любила эту машину.

Что и объяснила Брайсу в совершенно недвусмысленных выражениях — у машины есть душа.

Рэд повернула ключ в замке и подняла гаражную дверь. «Жук» стоял там, сияющий, любовно отполированный всего три недели назад. Она открыла дверцу, села за руль, вставила ключ зажигания и повернула. Как всегда, двигатель тут же отозвался, ожил, всхрипнул и перешел на уверенное, ровное жужжание. Рэд любила его знакомый запах, смесь старой краски, заводского очистителя и легкой сырости.

Рэд дала задний ход, выехала из гаража, вышла и закрыла дверь. Потом вернулась за руль, накинула ремень безопасности и покатила вдоль набережной. Возле памятника королеве Виктории свернула налево. Дождь усилился, застучал настойчиво по матерчатой крыше. Окна затуманились.

Она пересекла Черч-роуд и направилась к Драйв. Обогреватель уже работал вовсю, нагоняя в салон тепло и успешно сдерживая октябрьский холодок. На перекрестке Олд-Шорэм-роуд загорелся красный, и она остановилась в ряду других машин. Переключилась на «нейтралку», потянула рычаг ручного тормоза. «Джус FM» передавала музыку, и Люсинда Уильямс пела песню, которую так любил Брайс.

Когда-то эта вещь нравилась и ей самой.

«Эта песня о нас с тобой», — сказал как-то Брайс.